Может ли запах вереска разрушить жизнь?
«Запах вереска» (2013 года выпуска) — интересный и познавательный фильм. Его основной моральный посыл достаточно легко читаем: то, что важно, всегда на первом месте. Оно не затмится тем, что иллюзорно и второстепенно.
Главное — правильно расставить приоритеты. Кинолента со сложным подтекстом имеет довольно незамысловатый сюжет, согласно которому среднестатистический сетевой администратор живет у черта на куличках в обычной квартире в компании с рыжим котом. Каждый день он добирается на работу в полной народу электричке. Слушает музыку и любит кататься по городу на скейте. Работает в небольшой фирме, подобных в Москве несметное множество.Нафанаил, именно такое необычное имя у героя, практически не интересуется окружающей его жизнью, проводя все свое время в бескрайних просторах интернета. Главный герой не обращает особого внимания ни на кого из коллег, хотя в него влюблена одна из сотрудниц. Она постоянно подкармливает его пирожками. Но однажды он знакомится с необычной девушкой по имени Настя. Она — студентка технологического колледжа. Только есть одно «но», ведь героиня живет в далеком Массачусетсе. Сначала переписка влюбленных начинается как ни к чему не обязывающее общение, но со временем Нафанаил понимает, что между ними, несомненно, очень много общего. Ведь именно об этой красавице он мечтал, ее представлял в своих снах. И теперь парень искренне считает, что во всей Вселенной его понимает только она одна.
Однажды Настя сообщает ему, что скоро будет проездом в сибирском городе Бийске. Тут же Нафаня бросает все свои дела и работу. Он вылетает туда. По дороге он попадает в совершенно невероятные приключения, знакомится с интересными людьми. А в результате главный герой оказывается в удивительном и абсолютно далеком от действительности мире, который наполнен тишиной, спокойствием и запахом вереска. Здесь полностью отсутствуют все блага современности, в том числе и интернет, зато можно спокойно и размеренно поговорить, полежать среди ароматных трав и тихо шумящих высоких сосен.Настю он там не смог увидеть, зато полюбил удивительный запах вереска. Отрешенность от суеты значительно изменит мировоззрение молодого человека. После возвращения в Москву Нафаню уже невозможно будет узнать, ведь у него появится свое мнение, принципы и жизненная позиция. Герою сложно забыть полюбившийся запах вереска.
А как же любовь? И тут судьба вносит коррективы в его планы, ведь по-настоящему нужный и важный тебе человек всегда будет рядом с тобой, даже если ты его не смог увидеть. Самое главное — не побоятся открыть свои чувства и преодолеть все препятствия для встречи. А после признания в любви Нафаня с ужасом узнает, что он выиграл грант на бесплатное обучение в Массачусетском университете и премию в 20 тысяч долларов. Но вот какой ценой? И что ему теперь делать? Вспоминать запах вереска и понимать, что все его чувства — просто игрушка для исследователей, а идеальной девушки просто не существует? Жизнь разрушена и уже ничего нельзя изменить?
Фильм «Запах вереска» по-настоящему заставляет сопереживать героям. Особенно волнителен тот момент, когда Нафаня стоит на мосту и решается покончить жизнь самоубийством. И все равно мы подсознательно ждем хорошего конца фильма, ведь невозможно, чтобы герою так не везло. Сумбурные эмоции, противоречивые поступки, смешанное послевкусие, не то чтобы разочарование, но безнадега… Пессимистам до двадцати к просмотру не рекомендуется, а после тридцати смотреть не стоит — не цепляет.
fb.ru
Запах вереска / Black Melody
Black Melody
Запах вереска
Мир несправедлив и принадлежит мужчинам.
Даже в свои тринадцать я уяснила это очень хорошо. Вот Айрон ездит верхом, стреляет из лука, пропадает на тренировочном дворе. Старший брат, Дэвид, ладно, но Айрон мой близнец! Почему он там, а я должна сидеть дома! Не за книжками, которые я так люблю, за противным вышиванием. Стежок к стежку. До боли в пальцах. До звенящей пустоты в голове…
И повторять слова ненавистной Книги:
Девочка должна быть скромной и незаметной…
Цветет у обочины мать-и-мачеха, в алые тона окрашивает поле рассвет. Алые. Кровь. Война.
Клубится по оврагам туман, нестерпимо пахнет влагой, земля просыпается. За спиной приглушенно всхлипывают — мама плачет. Я не могу выдавить из себя и слезинки. Отец и братья горячатся перед битвой, говорят, что нас защищают. А я кусаю губы, сдерживаю слезы обиды и знаю, знаю, не надо меня защищать! Не так!
— Ну, ну, Эби, и тебе работа найдется, — смеется Айрон, разворачивая горячего жеребца.
И стынет с удаляющимся перестуком копыт удивление — боги, Айрон мне улыбнулся. Впервые за все время. Он. Мне. Улыбнулся?
Удел мужчины воевать, удел женщины — ждать и беречь потомство.
Дождь умывает за окном голые ветви яблонь. Осень в этом году уныло блеклая, никак не может укутать землю первым снегом. Я вижу отряд всадников и сбегаю по ступенькам, рискуя сломать шею. Поправляю у зеркала растрепавшиеся волосы, выскакиваю на улицу, а вслед летит окрик гувернантки.
Может, Айрон вновь улыбнется?
С улицы пахнет тленом. Гнилые плоды разбиваются под копытами лошадей, мама замирает на ступеньках и вмиг становится как эта осень… неживой. Серой. Не понимаю… Почему Айрона перекинули через седло? Почему он не поднимает головы, не встречает насмешливым взглядом?
Шатаясь, идет мама к Айрону, гладит серебристые когда-то, а теперь выпачканные в крови волосы. Скользя дрожащими пальцами по седлу, падает коленями в грязь. И плечи ее начинают дрожать, мелко-мелко.
— Айр… — Я не в силах закончить…
Айрон мне больше не улыбнется. Зато Дэвид, обычно неприступный Дэвид, вдруг спрыгивает с лошади, прижимает к себе и шепчет:
— Не смотри!
Проклятые сумрачники!
Женщине не знакомы глубокие чувства. Глубоко скорбеть могут лишь мужчины. Потому женщина в скорби лишь помеха.
Дверь скрипит громко, слишком громко. Я только в щелочку посмотрю… хотя бы одним глазком, попрощаюсь. Если заметят, то выпорют, но разве это важно?
В маленькой зале темно и пусто. Льется сквозь окна лунный свет, чернит тени на смертном ложе. Вымытый и одетый в темный бархат Айрон кажется даже красивым. Спокойным. Я тоже буду такой красивой, когда… Такой же бледной, с сияющими серебром волосами? Почему «когда», почему не «сейчас»?
Не спеши…
Показалось? Неловко сжимаю пальцы брата, стараясь не разрыдаться в голос. Холодные. Свет еще неполной луны, струящийся по бархату, — тоже холодный. И близкий до дрожи.
Будет лучше, обещаю.
— Вот ты где? — бесшумно появляется за спиной Дэвид. — Отец зовет.
По его сочувствующему тону понимаю — нет, не выпорют… и таю в новом, незнакомом запахе.
Женщина ближе не к человеку, к животному. Обращаться с ней тоже надо, как с дорогим животным — бережно, но жестко. Без лишней сентиментальности.
…но лучше бы выпороли.
В кабинете отца почему-то тоже темно. Так же жжет через окна лунный свет, прячет в тени сидящего в кресле гостя. Страшно… как никогда раньше. И от бледности отца. И от дрожащих пальцев Дэвида на моем плече.
— Подойди, Эбигейл, — не требует, приказывает чужой голос.
И я подхожу, спотыкаясь и пошатываясь.
— Сядь, — толкает он ко мне скамеечку.
Бросив вопросительный взгляд на отца, я подчиняюсь.
— Хорошая девочка, послушная, — усмехается гость, выговаривая слова как-то странно, напевно и не всегда правильно. — Хорошенькая. И волосы действительно особенные. — Он наклоняется и пропускает прядь моих волос между пальцев. — Как лунный свет. Сколько ей?
— Четырнадцать.
— Девственница?
— Да.
— После первой крови?
— Нет.
Холодные вопросы и ответы прожигают насквозь. Стыд заливает щеки, но чужие пальцы касаются лица осторожно, успокаивая:
— Хорошо, я подожду, можешь идти.
Девочка — алая лента, что связывает ее род с чужим узами крови. Кто убьет и предаст свою кровь, будет проклят навеки.
Ночью кажется, что Дэвид рядом плачет, повторяет:
— Айрон, Айрон, почему?
Приснится же… Дэвид никогда не плачет. И в комнату мою никогда не входит. И уж тем более не целует в лоб, будто жалеет.
Пасмурным утром меня никто не провожает слезами, не принято. Зато говорят, что война с сумрачниками закончилась, что такие девочки, как я, станут залогом дружбы. Дружбы… охота залиться слезами, но мама говорит, что плакать нельзя. Зато убивать больше не будут. Айрон… глупый Айрон! Почему не мог уберечься?
Каменные боги провожают безжизненными взглядами. Теперь это не мои боги.
Днем я послушно сворачиваюсь в палатке клубочком, ночью несусь в темноту, вжимаясь в спину одного из сумрачников. И мерзну немилосердно — осень сыплет вокруг инеем.
На третий день тяжелой волной окатывает слабость. Воин, что приходит вечером в палатку, пробует меня поднять и тихо ругается на чужом языке, когда я мешком падаю обратно. Я не виновата, не надо меня наказывать, колени не держат.
Кажется, я говорю это вслух. Кажется, кто-то отвечает, ласково, напевно, успокаивает. Или мне это снится? Я запоминаю серебристый омут чужих глаз, такой непривычно ласковый…
Вокруг все суетятся, что-то говорят. Врезается в память дивное имя — Рори.
Мне спаивают горький отвар, кутают в одеяла, поднимают на руки и подают одному из всадников. Жарко. Очень жарко. Как же пахнет вереском…
Темнота распахивает ласковые объятия, больше не страшно. Даже хорошо. Чужие руки удерживают бережно, аккуратно, каждый толчок лошади отзывается в висках тупой болью. Пахнет не вереском — горечью полыни и свежестью инея.
И я вновь плачу, а мне что-то шепчут на чужом языке, ласково, нежно. Рори. Какое глупое имя.
Может, сумрачники не так и плохи?
Забирая женщину в свой род, ты несешь за нее ответственность. Не бывает плохих жен, бывают мужья, которые за ними не уследили.
Сон ускользает медленно, неохотно, я уже не помню, что мне снилось. Кажется, что-то хорошее. Во рту сухо, лунный свет бьет по глазам, звезды за окном кажутся близкими и слишком яркими.
Не могу больше спать…
Шелковые простыни… я провожу по ним ладонями — никогда не спала на шелковых простынях, приятно. И никогда у меня не было платья подобного тому, что висело рядом на спинке стула.
Погладив мягкую переливающуюся белизной ткань, я завороженно веду пальцами по хитрому рисунку вышивки. Тонкая работа. Дорогая.
Тело тяжелое, не мое, одеться удается не сразу. В коридоре тихо и спокойно. Тонкий ажур арок чертит на потолке узлы теней, за огромными окнами вздыхает темное море, россыпью звезд блистает глубокий омут неба.
Одно из окон распахнуто настежь, крадущийся сквозь него ветерок разглаживает паутину занавесок, приносит запах соли и чего-то еще, неуловимо знакомого… Вереска? Опять вереска?
А вокруг нескончаемый хоровод шорохов. Старый замок дышит и жалуется. Шуршат по стенам занавески, поскрипывают под ногами половицы. Отзывается им неплотно закрытая, тронутая сквозняком дверь.
— Рори, Рори, — шепчут за дверью…
Хорошо в постели может быть лишь мужчине.
А за дверью серебром скользит лунный свет по тонкой девичьей спине. Путается в вуали темных волос, тенью бежит за ладонями Рори по ее животу, груди, тает во влажных от страсти глазах. Плавно, почти незаметно двигаются ее бедра, сладкой мукой томит его взгляд. Движения ее становятся быстрыми, стремительными, темнеют щеки, приоткрываются чувственные губы. И стонет она сладко, протяжно, и голос ее глухим эхом отдается в стуке моего сердца.
Хочется вдруг, до слез хочется, оказаться на ее месте, выгибаться дикой кошкой, выкрикивать имя:
— Рори! — и жаться к его губам жадным поцелуем…
И становится вдруг горько и больно. Почему она, не я?
Рори переворачивает ее на спину, пьет ее прерывистое дыхание, и мягкими волнами ходят его упругие мышцы.
И охота, как и она, жадно слизывать пот с его шеи, жаться к его груди, тонуть в перинах в такт его толчкам…
Нельзя смотреть.
Нельзя такое чувствовать!
Но разве так можно? Я знаю, что нельзя. Книга учила иному.
Мне тошно. И страшно.
Женщина, получающая удовольствие от близости, — развратна и подлежит умерщвлению.
Рори садится на кровать, ведет ладонью по моему плечу, шепчет ласково на ухо:
— Что за невоспитанная девочка, подглядывать некрасиво.
— Это нечаянно, — хрипло отвечаю я.
А что, если он сейчас и со мной? Как с той девушкой?
Голос сипит, не слушается, кажется чужим. Я не знаю, чего хочу сильнее — чтобы он ушел или чтобы он остался? А Рори с легким смешком отстраняется, кутает меня в одеяло и целует в макушку.
— Тебе идет это платье. Завтра станешь моей женой. Будь готова.
И уходит…
Разве можно быть готовой? Все, что я знала, чему меня учили, оказалось неверным, неправильным, бесполезным. И строки Книги впервые подвели…
Хочу закрыть глаза, заснуть и… проснуться той глупой девочкой, какой я была раньше. Или не хочу? Я уже и не знаю.
Но теперь мне почему-то спокойно. И голос у Рори красивый. Он так забавно растягивает слова…
Вереском вновь пахнет. До головокружения. Разве вереск может пахнуть? И я забываю вдруг о Рори, с головой погружаясь в нежный запах.
Женщина — существо глупое и подневольное. Она не может жить одна, она должна принадлежать мужчине. До замужества — отцу, после — мужу.
Сумрачники странные. Днем спят, ночью… ночью у меня свадьба. Льется через высокие окна лунный свет, отражается в зеркалах, блестит в хрустале бокалов. Скользят в плавном танце люди, чуть шуршит белоснежный шелк одеяний, томит печальная мелодия.
Высокое кресло, в которое меня посадили, жесткое и неудобное. От еды воротит. От вина, сильно разбавленного водой, кружится голова.
Рори ободряюще сжимает мою ладонь, на запястье его блестит серебро браслета. Он красив, Рори. Но… мне страшно. И горько. Потому что, оказывается, я не первая его жена, вторая. А первая вот, сидит по другую сторону от Рори, такая прекрасная, темноволосая, гибкая, такая…
Я вспоминаю предыдущую ночь, и щеки мои опаляет жаром.
Рори встает, я вслед за ним, но стоять не получается. И мир покачивается вдруг, а Рори подхватывает меня на руки, и я плачу, горько плачу ему в плечо.
— Глупая девочка, — тихо шепчет он, опуская меня на залитую серебром луны кровать. — Я же сказал, что подожду, чего же ты боишься?
Не боюсь, мне горько и больно… потому что от Рори не пахнет вереском.
Эта комната другая… Более просторная, более светлая. Там, за портьерами — спальня старшей жены, Лейлы. И луна светит через окна невыносимо, а ночь дышит чужой любовью.
— Рори, Рори! — томно зовет Лейла, и Рори ей что-то отвечает, не слышу что, и слова его еще больше утопают в протяжном стоне.
Женщины не знают ни вкуса настоящей дружбы, ни настоящего горя. Все их эмоции скоротечны и поверхностны.
В следующую ночь вихрится за окном снег, на сердце холодно от страха. Оказывается, Рори уехал, а на моем языке в замке никто не говорит. Но я все понимаю. Мой брак принес дружбу, не мир. И мой муж поехал сражаться плечо к плечу с моими отцом и братом. Это неправда, что больше убивать не будут!
Я… я ненавижу мир мужчин! И я ничего не могу изменить!
Но и не боюсь. Ночью, слыша приглушенные рыдания, проскальзываю в спальню первой жены, залезаю на кровать и прижимаюсь к ее спине. На миг она затихает, а потом вновь начинает плакать. Еще сильнее.
Но не прогоняет. И пахнет тут Рори. Теперь я узнаю этот запах… горечь. Горечь полыни. Не вереска. Как жаль… И как стыдно своих мыслей — я не хочу и боюсь возвращения мужа.
Содержать жену достаточно легко. Все, что ей нужно, это красивая одежда, драгоценности, вкусная еда. Не можешь содержать жену, отдай другому. Неудовлетворенная женщина — беда в доме.
Весна горько пахнет черемухой. Я уже привыкла к жизни в замке. Теперь я знаю их язык, я научилась читать их книги. Я просыпаюсь вечером и, пока не стемнеет, пропадаю в библиотеке. А библиотека огромная… плотно забитые томиками стеллажи, убегающие под самый потолок.
Теперь я знаю, сумрачники живут ночами, потому что ночью живет их сумрачный бог. В одной из книг я вычитала, что он очень красив… и временами оживает. Тогда я с раздражением закрыла книгу и поставила ее обратно на полку. Глупости это. Не бывает живых богов.
Тоска, какая же вокруг тоска! Меня наряжают как красивую куклу и вкусно кормят. Я украшение мужа, я его жена, его драгоценный лунный цветок. Меня учат танцевать их странные танцы, но это даже приятно, это так похоже на то, как учили Айрона драться. А еще я учусь играть на флейте. И Лейла говорит, что у меня хорошо получается.
Такой, как Лейла, мне не быть никогда. Я и не хочу быть такой. Я задыхаюсь от ее мыслей, от ее разговоров, от ее вечной женственности. Я понимаю, что она красива, красива по-своему и счастлива, но я не могу быть счастливой… не могу быть чьей-то куклой.
Она добрая. Дружит со мной, разрешает положить ладонь ей на живот и почувствовать, как бьет ножками малыш.
Я радуюсь ребенку Рори так же, как и Лейла. И чувствую поднимающийся в горлу стыд — я не хочу своих детей. Не хочу быть хорошей матерью, не хочу быть хорошей женой. И не понимаю до конца — почему. Ведь Рори так добр ко мне, шлет письма, подарки. И Лейла… Лейла стала мне сестрой, которой у меня никогда не было.
Мы много разговариваем, о разном. И никогда не повышаем голоса — сумеречники вообще очень тихие.
Я теперь тоже люблю ночную тишину, полную едва слышных шорохов.
Женщина живет для рождения детей. Это ее плата за тот добробыт, что дарит ей муж.
Ночь сегодня какая-то особенная. Я не могу спать — низ живота тянет болью. И пожаловаться некому — с самого утра все бегают, суетятся, «готовятся к ритуалу». Мне помогать нельзя. Пока нельзя. Почему «пока»?
Ночью служанка видит пятно на моей простыне и расцветает улыбкой. Заставляет наспех умыться и переодеться, хватает за руку и тянет за собой.
В этой части замка я никогда не была, меня сюда не пускали. Коридоры тут выше и тоньше, уносятся ввысь стрелами узких окон. И опять лунный свет… прожигающий насквозь, скользящий по полировке стен, по каменному полу, тенью бегущий следом в тонкие разрезы дверей.
Служанка торопит, боится, что не успеем, а я все гадаю — куда, зачем мне успевать? И лишь влетая в округлую залу, с ума схожу от сожаления, что не пришла сюда раньше. Будто меня раньше обманывали, не показывали что-то очень-очень хорошее, что я мечтала увидеть всю жизнь.
Вокруг тишина. Густая, плотная. Когда и вздох кажется лишним, глупым, а стук сердца — слишком громким. Волшебная тишина, отзывавшаяся в ушах шумом крови, ласковая, обволакивающая теплым одеялом, пьянящая, разлетающаяся лунным светом в зеркалах. И разрываемая громким протяжным криком.
Кричит Лейла. Бьется на белоснежном алтаре, плачет и рвется в удерживающих ее путах. Слипшиеся от влаги волосы ее разлетаются по плечам, на обнаженных плечах серебрится бисер пота, выступают на руках корни жил. Она теперь не красива. Она то исходит в крике, то лежит неподвижно, тяжело дыша, ожидая следующего приступа. А вокруг? А вокруг вдоль стен стоят неподвижно люди. Я и не знала, что в этом замке так много людей…
А мне все равно… Ведь вереском пахнет так, что дыхание перехватывает.
Лейла вновь кричит, но крик едва прорывается сквозь загустевший воздух. Я шагаю вперед, и кто-то удерживает меня за руку, что-то шепчет на ухо. Я узнаю лишь одно слово: «Нельзя!» И с губ слетает стон разочарования — я до боли хочу оказаться хоть на шаг ближе к тому, кто сидит на расписанном рунами троне.
Он великолепен, как не может быть великолепен ни один человек, не имеет права. Белые одежды его стекают лунным светом, губы чуть приоткрыты и улыбаются, во взгляде, направленном на алтарь, стынет легкий интерес.
И в одно биение сердца я вдруг понимаю, что такое любить. Любить до безумия, до прерывистого дыхания, до дрожи в коленях. И желать, как никогда и ничего в жизни, поймать его взгляд, и бояться этого так же сильно, как и желать.
Не понимаю. Схожу с ума. Боюсь двинуться и душой рвусь к нему. Мысленно касаюсь кончиками пальцев его точеного лица, глажу шелк серебристых волос. И ревную. Боги, как же я его ревную! К лунному свету, что смеет путаться в его волосах, к Лейле, захватившей его внимание! К людям, которых тут слишком много!
Лейла вновь кричит, раскаленной стрелой врезается в душу разочарование. Мужчина на троне мертв. Это всего лишь искусно сделанная статуя. Еще. Один. Мертвый. Бог.
Задыхаясь, я чуть было не падаю на пол, но крик Лейлы останавливает. Холодной волной окатывает стыд. О чем я думаю? А какой-то статуе? Лейле сейчас плохо, а я думаю о статуе?!
Крик становится протяжным, несет облегчение, сменяется новым — младенца. Взлетает ввысь, к прозрачному потолку, тихая мелодия, мигают насмешливо звезды. И прокрадывается в сердце ужас — жрица в белоснежном хитоне режет серебряным кинжалом сначала по запястьям младенца, а потом по запястьям роженицы.
Жутко. Неправильно. Плохо. И я вновь бросаюсь вперед, и вновь меня останавливают:
— Первая кровь должна принадлежать ему.
Сумрачному богу?
Меня трясет, а глаза статуи становятся насмешливыми… и алчными. Капает на алтарь кровь, собирается тонкими струйками. Стекает в желобки и очерчивает темным рисунок рун. Руны говорят со мной… шепчут, успокаивают, чернеет алтарь. В один миг. И взгляд сумрачного бога становится довольным, сытым.
В моих глазах стоят горькие слезы. Как сквозь туман вижу я, как омывают и подают улыбающейся Лейле ребенка. Когда толкают в спину, подхожу к подруге, чтобы ее поздравить. И уже не удивляюсь, что на ручках младенца нет и следа порезов.
Запах вереска уже невыносим.
Еще более невыносимо желание поднять взгляд и посмотреть в глаза сумрачному богу. Но не могу… не хочу. Не буду!
Мальчик — это счастье, подарок мужчине и одобрение женщины богами.
Сына Рори назвали Айроном. Нет, я не просила, Лейла сама. Сказала, что Рори еще перед отъездом предложил это имя, а ей понравилось.
Каждый раз, когда я держу малыша на руках, я вспоминаю брата.
Любил ли ты меня, Айрон?
Но гораздо больше, чем к сыну Рори, тянет меня в ритуальный зал. Днем, когда замок засыпает, я прокрадываюсь к залитой золотым светом статуе, замираю в самом дальнем, самом темном уголке залы и любуюсь. Касаюсь несмело взглядом его тонкого лица, скольжу по теперь нежно улыбающимся губам, противлюсь нарастающему в груди ощущению, что он меня зовет. Взглядом, улыбкой, запахом. Головокружительным запахом вереска.
Не может быть человек таким красивым.
Не может от одного вида на холодную статую замирать в груди сердце.
Но ведь замирает же. И пробуждается тяжелым толчком, и колотится как бешеное. И дрожат руки, и слетает с губ плачущий стон:
— Почему ты не живой?
Но в один прекрасный день сердце успокаивается. Почти. И я верю, хочу поверить, что сумрачный бог живет и меня слышит. И я прихожу в ритуальную залу каждый день, сажусь у подножия статуи и рассказываю. И что прочитала, и что увидела. И какая у Айрона теплая улыбка. Как он учится ходить и смешно падает.
И что Лейла в последнее время стала другой, еще более красивой. И что, наверное, я все же никогда не сравнюсь с первой женой Рори. И что не хочу сравниться… не хочу принадлежать Рори.
Почему я не могу быть только твоей? Жрицей, рабыней, кем угодно, но твоей? Почему должна принадлежать другому?
Мой сумрачный бог теперь ближе всех. Ближе матери, отца, братьев. Ближе даже Лейлы и Айрона. И точно ближе Рори. И, осмелев, я сажусь у его ног, обнимаю его колени и утопаю в его взгляде.
И кажется мне, что мое божество улыбается. Что сейчас мой сумрачный господин поднимет руку, коснется легонько моих волос и скажет, что я прекрасна.
Скажет ведь?
Иногда я засыпаю, уронив голову на его колени. И тогда не я говорю — он говорит. А я, затаив дыхание, слушаю его низкий глубокий голос. Он рассказывает о других мирах. О красоте лунного света. О глупых людях, которые многого не понимают. Обо мне, его девочке. Он так и называет меня «сребровласая девочка».
И в конце сна мое божество улыбается мне, только мне. И пальцы его касаются моего подбородка, заставляя поднять голову. И серебристые глаза его становятся вдруг серьезными, туманными, а бледные губы чуть розовеют, раскрываясь.
— Мое невинное дитя, — шепчет он каждый раз, и я просыпаюсь.
Я не дитя. Мне уже восемнадцать. Но что такое восемнадцать для бессмертного?
И мне все равно, что каждое полнолуние алтарь сумрачного бога поят кровью. Иногда — моей. И тогда я даже счастлива. И, просыпаясь позднее донельзя ослабевшая, долго обнимаю подушку и мечтательно смотрю в окно. Сегодня я отдала тебе частичку себя. Как жаль, что не могу отдать большего…
Женщина не умеет любить. Только думает, что умеет. И «любит» лишь того, кому принадлежит.
Война закончилась, но почему мне страшно?
Рори входит в замок с первым снегом, на рассвете. Врывается с запахом свежести, подхватывает на руки оробевшего сына, смотрит на меня с легкой смесью любопытства и восхищения. Целует в щеку, пропускает прядь моих волос между пальцев и шепчет на ухо:
— Готовься к ритуалу. Больше полнолуния я ждать не буду.
Дэвид, что стоит за Рори, понимающе улыбается.
Мне холодно. И в один миг счастливый мирок разлетается на осколки. Не могу обмануться, знаю, что это за «ритуал», видела такое уже не раз и не два. И с ума схожу от страха… но улыбаюсь мужу, понимая, что отказать не имею права.
А потом несусь по коридорам замка, обгоняя служанок, врываюсь в ритуальную залу, жмусь к ногам божества и шепчу, растекаюсь у его стоп густым туманом:
— Не хочу, не хочу!
Рори мой муж. Мой хозяин.
— Почему! Почему в твоем мире мужчины все решают! Почему я не могу ничего изменить? Почему?!
Рори чужой, далекий. А мой сумрачный бог так близко. И складки его мраморного одеяния теплые, мягкие, почти живые. И взгляд его вновь туманится, или мне это кажется, и уже сама, без разрешения, понимая, что кощунствую, что поплачусь за свою дерзость, я сажусь моему сумрачному богу на колени, обнимаю его за шею, прижимаюсь губами к его губам.
Мой первый поцелуй. Принадлежит. Ему.
Только один раз. Только один… пожалуйста…
И мир разрывается вокруг красками, а сердце колотится так, что сейчас выскочит. И кажется, что под пальцами уже не мрамор, а шелк серебристых волос, и что губы его мне отвечают, нежно, ласково… Пьянит запах вереска, и сердце взлетает высоко-высоко и разбивается о шум за дверью.
Услышав голоса, пылая, будто меня в кипяток окунули, я соскальзываю с колен моего божества и бросаюсь в боковую дверь. Пока меня не заметили. Что же я натворила?
Может, и хорошо, что моя первая ночь тоже будет частично принадлежать ему?
Может, не все так плохо? Ночью луна не дает мне спать. Сама не зная зачем, я осторожно проскальзываю в щель между портьерами и заглядываю в комнату Лейлы.
Там слишком тихо. Рори сидит на кровати и удерживает Лейлу на коленях, чертит кончиками пальцев линии на ее спине. Лунный свет мягким переливом серебрит волосы Лейлы, сеткой теней покрывает скомканное покрывало. Она двигается медленно, едва заметно, заглядывает Рори в глаза, будто боится, что он исчезнет, губами подбирает капельки пота с его подбородка и выглядит до слез счастливой…
Смогу ли я быть так счастлива?
Рори пронзает меня взглядом, улыбается обещающе, и ноги перестают меня держать. А муж шепчет Лейле:
— Подними бедра выше, — и начинает двигаться сам, все так же не спуская с меня острого внимательного взгляда.
А потом я лежу на кровати, прижав колени к груди, слушаю мягкий смех Лейлы за портьерами, кутаюсь в лунный свет, как в завесу, и тихо плачу. Ну почему… почему вместо горячего сильного Рори я хочу целовать холодное бесчувственное божество? Мой сумрачный бог так одинок… и так холоден… Мой ли? А Рори…
— Не плачь, глупая девочка, — шепчет невесть когда появившийся в моей комнате муж. — Ты совсем не изменилась. И все же выросла… и так красива.
И вновь наклоняется ко мне, заставляет повернуться, целует в губы. Поцелуй теплый, нежный, пахнет полынью, обнявшие за талию руки сильные и требовательные. И гневной волной окатывает аромат вереска.
— Спи хорошо, — вновь кутает меня в одеяло муж, — завтра я не дам тебе спать.
От этого обещания в груди леденеет. Но лунный свет кутает запахом вереска, и я все же засыпаю.
Тело женщины принадлежит ее мужу. Женщину, которую отведал мужчина, не являющийся ее мужем, надлежит немедленно умертвить.
Луна в этот день, как назло, полная. Небо за окнами чистое, морозное, усыпанное ярким серебром звезд, а собственная кровать кажется чужой и пугающей. Сегодня я буду тут спать не одна. Нет, не буду!
— Лейла, — начинаю я, оборачиваясь, и вздрагиваю, когда в руки мне суют прохладную чашу.
— Пей! — улыбается старшая жена.
И я пью, не в силах отказать улыбке Лейлы. И странный отвар обжигает горло, а в голове начинает клубиться туман.
— Потом поблагодаришь, — усмехается Лейла, подталкивая меня к двери. — Тебе будет хорошо, обещаю.
— Не должно быть хорошо, — пьяно шепчу я.
— Глупая, это у твоего рода не должно быть хорошо, — мягко улыбается Лейла. — Но ты теперь принадлежишь сумрачникам, а у нас все иначе.
Ошибаешься! Не совсем все, а вернее, почти ничего не иначе! И дома я была никем, и тут я стала никем. Красивой игрушкой в руках Рори! Не нужна мне больше эта книга, не буду ее слышать, хватит с меня, слышите, хватит!
Но уже не зелье, знакомый запах одурманивает и успокаивает. Мой сумрачный бог, ты тоже хочешь, чтобы я смирилась?
Кажется, я что-то хотела ей сказать… не помню что.
Ритуальная зала опять полна тишины. Струится по моей коже белоснежный шелк, каждое прикосновение отзывается сладостной негой.
Вчера мне было тошно… а сегодня? Я не знаю, чем меня опоили, но мне хорошо. И, уже не замечая, что мы не одни, что в этой проклятой зале есть мой брат, я задыхаюсь в страстном поцелуе и позволяю Рори уложить себя на алтарь.
Лунный свет пьянит сильнее вина, поцелуи жгут кожу через тонкий шелк, а тяжесть чужого тела даже приятна. Уже не в силах сдерживаться, я обнимаю его ногами, чувствую его желание и до безумия упиваюсь его страстью. Так же, как и Лейла недавно…
— Она моя, — тихо проносится над залой, и омут зелья разлетается на осколки от страха и стыда.
Люди падают на колени, а я вижу лишь знакомые до боли серебристые глаза, в которых пылает гнев. Мой сумрачный бог недоволен?
Рори шепчет слова извинения, а мое божество… оживает?
По спине бежит холодок, я смотрю и не верю. Мой сумрачный бог живой. И глядит на меня с гневом, и подходит ко мне, и как во сне, ласково касается моего подбородка пальцами, заставляя запрокинуть голову:
— Не бойся. Ты хотела все изменить? Я тебе позволю… менять. Но больше не смей смотреть на других.
В зале становится пусто. Смелея с каждым биением сердца, я смотрю в его глаза и утопаю в живом серебре. Это лучше, чем в сновидениях… И это уже не зелье, это я сама.
Его ладони, скользящие по моей груди, холодны как лед. Я вспоминаю вкус его губ и тихо плавлюсь от предвкушения. Скидываю с себя чужой запах полыни вместе с одеждой, смело встаю с алтаря, становлюсь на цыпочки и прижимаюсь губами к его губам.
Всегда об этом мечтала, тайно, безумно. Всегда хотела зарыть пальцы в его серебристые волосы, утонуть в его жестком взгляде. Всегда хотела досыта напиться его запахом, запахом вереска.
Все так же не отпуская взглядом, он скидывает с себя одежду, толкает меня на алтарь, прижимается холодными губами к моей шее, ловит мой пульс, чуть покусывая кожу.
Вместе с толчком и болью внизу приходит другая… более сильная, сладкая до дрожи в пальцах. Кровь струится по моей шее горячим потоком, и я жадно скольжу ладонями по рисунку мышц на его спине, теплом впитывая его холод. Знаю, алтарь напьется моей крови досыта, но уже ничего не боюсь.
И соскальзываю в серебристую темноту с его шепотом:
— Ты выросла, моя богиня. Ты напишешь свою Книгу для нашего народа.
Люди думают, что души людей рождаются в одиночестве. Это неправда. Они рождаются в паре. И разламываются на две части. И хорошо тому, в чью душу попала большая часть, он может прожить и один, но второй… будет всю жизнь искать сам не зная чего, тенью бродить по миру и изнывать в тоске по обладанию…
Это неправда, что только женщина не может прожить без мужчины. Мужчине тоже сложно прожить без его женщины. И полным, единым, вы можете стать лишь вместе. В паре.
Теперь я могу менять этот мир. Ты дал мне власть.
Теперь я знаю, что Айрон меня любил. Стыдился своей любви до последнего и, лишь умирая, понял, каким был глупым. А еще я знаю, что душа Айрона ко мне вернулась. Маленьким мальчиком, названным его именем. И теперь мальчик вырос. И смотрит на мою статую с искренней любовью, и называет меня лунной богиней.
А свою жену, молодую, тонкую, с серебристыми волосами — своим спасением.
Теперь вы, наш народ, поняли, что женщина — это дополнение мужчины, как мужчина — дополнение женщины. И что вам друг без друга никак. Вы знаете, что дети — ваше общее счастье, а этот мир принадлежит вам всем. Теперь вы… счастливы? Нет, вы никогда не будете до конца счастливыми. Такова человеческая натура.
Но все так же поклоняетесь сумрачным богу и богине, все так же поите алтари и нас кровью. А мы дарим вам счастье. Ярость и силу в бою. Защиту.
Когда я сыта этим миром по горло, я ускользаю из ритуальной залы туда, где луна сияет мертвенным светом над вересковыми полями. И ты ждешь меня там, мой сумрачный бог. Смеешься мне в волосы, спрашиваешь, когда же мне надоест спасать людей. Целуешь долго, нетерпеливо, опрокидываешь в высокий, до пояса, вереск и любишь меня… любишь до пронзительного безумия.
Наши души тоже когда-то родились в паре. Моя и моего сумрачного бога.
writercenter.ru
посадка и уход, виды и сорта, фото.
В роде вереск существует один вид, у которого имеется десяток красивых сортов, отличающихся по раскраске листвы (от белой до оранжевой) и цветков (от белого до пурпурного).
В природных условиях этот вид имеет большой ареал в Европе, начинающийся на севере от тундры до южной границы хвойно-широколиственных лесов. В Российской Федерации вереска большое количество на севере Европейской части, в сосняках, на сфагновых болотах — в тех местах, где самые бедные и кисловатые почвы.
Под зарослями вереска формируется слой кислой почвы — смешанной с белым песком, бедной калием, азотом, фосфором. Эта вересковая земля применяется в цветоводстве в качестве грунта.
Запах вереска изумителен.
Ценят вереск за его длительное цветение во второй декаде лета.
Вереск обыкновенный
Распространен вереск обыкновенный по Западной Европе, в России, встречается в Малой Азии, в Сибири, на севере и Африки, на Азорских островах. В сосновых лесах, в тундре, на сфагновых болотах, на песках и в хвойно-широколиственных лесах.
Низкорослый, вечнозеленый кустарник, до 60 см высотой. Крона у вереска компактная, практически округлая. Кора бурая. Листья вереска обыкновенного чешуевидные, сидячие, трехгранные, темно-зеленые.
Цветки вересков на коротких цветоножках, собраны в кистевидные соцветия, сиренево-розовые, реже белые. Период цветения: июль. Плоды до 3 см длиной. Растет довольно медленно, в год по 2 см. Живет примерно 30 лет. Декоративен вереск период обильного и продолжительного цветения и шикарной листве. Зимует вереск без укрытий, зимостоек.
Сегодня в России выращивается больше 50 сортов вереска, различающихся сроками цветения и раскраской цветков, а также листьев. За счет множество сортов вереска можно создать интересный уголок в вересковом саду и цветение сада продлить до конца осени. Нужно сказать, что не все сорта вереска хорошо зимуют в средней полосе, поэтому осенью их лучше всего укрывать.
Сорт вереска с зеленой окраской листвы
Вереск «Allegro» является вечнозеленым кустарником, высотой около 50 см. Крона плотная, компактная. Кора у вереска «Allegro»темно-бурая. Темно-зеленые листья, чешуевидные. Цветки блестящие, простые, карминово-красные.
Плоды не завязываются. Является сильнорослым сортом, побеги растут вверх. За год вырастает до 10 см. Декоративность в продолжительном и обильном цветении. Вереск «Allegro» зимостоек. Но на зимний период лучше укрыть сухим листом .
Сорт вереска с серебристой окраской листьев
Вереск «Silver Knight» — низкий вечнозеленый густой кустарник. В высоту до 30 см. Крона вереска «Silver Knight» компактная, подушковидная. Листья пушистые, серебристо-серые. В зимний период приобретают пурпурный оттенок. Очень эффектная листва.
Цветки вереска «Silver Knight» сиреневые или светло-лиловые. Среднерослый, пряморастущий куст. Верх не цветущих побегов пониклый. Светолюбив. Зимостоек, но лучше укрывать лапником.
Сорт вереска с махровыми цветками
Вереск «Red Favorit» — подушковидный кустарник до 40 см высотой, диаметр кроны больше 65 см. Ветви многочисленные, длинные, широковосходящие.
Темно-зеленые листья. Цветки розовые, махровыесобраны в плотные соцветия до 10 см длиной. Растет медленно.
Месторасположение вереска: к освещенности вереск требователен, растет на участках с освещенностью не меньше 50%, а порой и на открытых местах. В полутени вереск обыкновенный легко может выдерживать яркое мартовское солнце, но цвести будет недолго и непышно, а окраска цветов будет бледной. Без дренажа, в низине кустарник погибнет.
А в сухом месте вереск будет прекрасно зимовать, но не будет давать густой кроны и в будущем совсем перестанет цвести. Вереск очень любит солнце, однако приветствует и легкое затенение. Очень хорошо вереск растет на альпийских горках, где не задерживается вода, а гравий не даст пересохнуть корням кустарника.
Почва: вереск отдает предпочтение сухим песчаным и влажным почвам. Кустарник не требователен к богатству почвы, широко распространен на песчаных кислых почвах.
Посадка: между растениями расстояние полметра в группах или сажают 8 экземпляров сильно растущих на 1 кв. м или по 12 медленнорастущих сортов. Глубина посадки должна составлять 25 см.
Вереск имеет симбиоз с грибницами и очень плохо переносит пересадку. Лучше всего приобретать кустарник в контейнере, где корни сохранены полностью, это увеличивает процент приживаемости растения.
После гибели вереска кустарник длительное время сохраняет свою листву и цветы в начальном виде, поэтому, когда будете приобретать обратите свое внимание на следующее:
1) побеги вереска должны быть эластичными, на кончиках веточек должны быть почки и побеги, которые светлее старых;
2) почва должна быть влажная, не пересушенная;
Вереск время посадки: лучше всего верески сажать весной. За предстоящий сезон они могут хорошо укорениться.
Уход: Верески летом страдают от сухости воздуха и хорошо отзываются на опрыскивание. Корневая система вересков компактная из-за огромного количества разветвленных мелких корней. Их короткие корни не могут добывать влагу с глубины и нуждаются, в том, чтобы верхний слой земли был всегда влажным.
Мульчирование: сразу же после посадки вереска необходима мульча торфом или щепкой хвойных пород, потому что в ней содержится микориза. В качестве мульчи подходит измельченная сосновая кора, крупные опилки или древесная щепа, папоротниковая земля, торф, и даже мелкая щебенка — все это хорошо уберегает почву под вересками от пересыхания.
Обрезка вереска: Первые года после посадки не нужно делать обрезку. После цветения осенью или весной старые побеги обрезают секатором. При обрезке следует сохранять форму кроны.
Болезни и вредители: верески почти не болеют и не поражаются вредителями, но возможны вирусные и грибковые заболевания.
Самая распространенная болезнь у вересков является серая гниль, она развивается при высокой влажности воздуха и почвы. Как правило, это происходит в тех местах, где задерживается много снега. Еще повреждаются растения, которые были укрыты неправильно или укрытие сняли очень поздно.
Если листья у вереска стали коричневыми, а верхушки побегов вянут, то это следствие переувлажнения почвы или переизбыток удобрений. Для лечения используйте противогрибковые препараты.
Симптомами вирусного заболевания является деформация побегов и цветов, нехарактерная окраска листвы и цветов. Если растение поражено вирусными инфекциями, куст нужно выкопать, а затем сжечь.
Размножение: вереск размножается черенками (сортовые), семенами и делением куста.
Использование: при надлежащем уходе можно создать ковер из вересковых, живописный как в вересковых сада. Верески красиво смотрятся в сочетании с хвойными растениями и красивоцветущими кустарниками. Обычно, верески высаживают на передний план, а кусты повыше на их фон.
Партнеры: верески эффектно смотрятся с папоротниками, рододендронами, карликовыми и стелящимися хвойными растениями.
flo.discus-club.ru
Запах вереска / Ночь на Ивана Купалу -3
Номинация №2 ПРОЗА фантастика
Запах вереска
Самый заурядный мужчина
чувствует себя полубогом
в сравнении с женщиной.
Симона де Бовуар
***
Мир несправедлив и принадлежит мужчинам.
Даже в свои тринадцать я уяснила это очень хорошо. Вот Айрон ездит верхом, стреляет из лука, пропадает на тренировочном дворе. Старший брат, Дэвид, ладно, но Айрон, мой близнец! Почему он там, а я должна сидеть дома! Не за книжками, которые я так люблю, за противным вышиванием. Стежок к стежку. До боли в пальцах. До звенящей пустоты в голове…
Девочка должна быть скромной и незаметной…
Цветет у обочины мать-и-мачеха, в алые тона окрашивает поле рассвет. Алые. Кровь. Война.
Клубится по оврагам туман, нестерпимо пахнет влагой, земля просыпается. За спиной приглушенно всхлипывают — мама плачет. Я не могу выдавить из себя и слезинки. Отец и братья горячатся перед битвой, говорят, что нас защищают. А я кусаю губы, сдерживаю слезы обиды и знаю, знаю, не надо меня защищать! Разве я сама не могу? Так почему я должна оставаться тут, а они…
— Ну, ну, Эби, и тебе работа найдется, — смеется Айрон, разворачивая горячего жеребца.
И стынет с удаляющимся перестуком копыт удивление — боги, Айрон мне улыбнулся. Впервые за все время. Он. Мне. Улыбнулся?
Удел мужчины воевать, удел женщины — ждать и беречь потомство.
Дождь умывает за окном голые ветви яблонь. Осень в этом городу унылая, блеклая, никак не может укутать землю первым снегом. Я вижу отряд всадников и сбегаю по ступенькам, рискуя сломать шею. Поправляю у зеркала растрепавшиеся волосы, выскакиваю на улицу, а вслед летит окрик гувернантки.
Может, Айрон вновь улыбнется?
С улицы пахнет тленом. Гнилые плоды разбиваются под копытами лошадей, мама замирает на ступеньках и вмиг становится как эта осень… неживой. Серой. Не понимаю… Почему Айрона перекинули через седло? Почему он не поднимает головы, не встречает насмешливым взглядом?
Шатаясь, идет мама к Айрону, гладит серебристые когда-то, а теперь выпачканные в крови волосы. Скользя дрожащими пальцами по седлу, падает коленями в грязь. И плечи ее начинают дрожать, мелко, мелко.
— Айр… — я не в силах закончить…
Айрон мне больше не улыбнется. Зато Дэвид, обычно неприступный Дэвид, вдруг спрыгивает с лошади, прижимает меня к себе и шепчет:
— Не смотри!
Проклятые сумрачники!
Скорбеть умеют лишь мужчины. Женщина в скорби лишь помеха.
Дверь скрипит громко, слишком громко. Я только в щелочку посмотрю… хотя бы одним глазком, попрощаюсь. Если заметят, то выпорют, но разве это важно?
В маленькой зале темно и пусто. Льется сквозь окна лунный свет, чернит тени на смертном ложе. Вымытый и одетый в темный бархат Айрон кажется даже красивым. Спокойным. Я тоже буду такой красивой, когда…? Такой же бледной, с сияющими серебром волосами? Почему «когда», почему не «сейчас»?
Не спеши…
Показалось? Неловко сжимаю пальцы брата, стараясь не разрыдаться в голос. Холодные. Свет еще неполной луны, струящийся по бархату — тоже холодный. И близкий до дрожжи.
Будет лучше, обещаю.
— Вот ты где? — бесшумно появляется за спиной Дэвид. — Отец зовет.
По его сочувствующему тону понимаю — нет, не выпорют… и таю в новом, незнакомом запахе.
Женщина ближе не к человеку, к животному. Обращаться с ней тоже надо, как с дорогим животным, — бережно, но жестко. Без лишней сентиментальности.
… но лучше бы выпороли.
В кабинете отца почему-то тоже темно. Так же жжет через окна лунный свет, прячет в тени сидящего в кресле гостя. Страшно… как никогда раньше. И от бледности отца. И от дрожащих пальцев Дэвида на моем плече.
— Подойди, Эбигейл, — не требует, приказывает чужой голос.
И я подхожу, спотыкаясь и пошатываясь.
— Сядь, — толкает он ко мне скамеечку.
Бросив вопросительный взгляд на отца, я подчиняюсь.
— Хорошая девочка, послушная, — усмехается гость, выговаривая слова как-то странно, напевно и не всегда правильно. — Хорошенькая. И волосы действительно особенные, — он наклоняется и пропускает прядь моих волос между пальцев, — как лунный свет. Сколько ей?
— Четырнадцать.
— Девственница?
— Да.
— После первой крови?
— Нет.
Холодные вопросы и ответы прожигают насквозь. Стыд заливает щеки, но чужие пальцы осторожно касаются лица, успокаивая:
— Хорошо, я подожду, можешь идти.
Девочка — сосуд крови, дар мира. Отдавая ее, связывают свой род с чужим узами крови. Кто убьет и предаст свою кровь, будет проклят.
Ночью кажется, что Дэвид рядом плачет, повторяет:
— Айрон, Айрон, почему?
Приснится же… Дэвид никогда не плачет. И в комнату мою никогда не входит. И, уж тем более, не целует в лоб, будто жалеет.
Пасмурным утром меня никто не провожает слезами, не принято. Зато говорят, что война с сумрачниками закончилась и такие девочки, как я, станут залогом дружбы. Дружбы… охота залиться слезами, но мама говорит, что плакать нельзя. Зато убивать больше не будут. Айрон… глупый Айрон! Почему не мог сберечься?
Каменные боги провожают безжизненными взглядами. Теперь это не мои боги.
Днем я послушно сворачиваюсь в палатке клубочком, ночью несусь в темноту, вжимаясь в спину одного из сумрачников. И мерзну немилосердно — осень сыплет вокруг инеем.
На третий день тяжелой волной окатывает слабость. Воин, что приходит вечером в палатку, пробует меня поднять и тихо ругается на чужом языке, когда я мешком падаю обратно. Я не виновата, не надо меня наказывать, колени не держат.
Кажется, я говорю это вслух. Кажется, кто-то отвечает, ласково, напевно, успокаивает. Или мне это снится? Я запоминаю серебристый омут чужих глаз, такой непривычно ласковый…
Вокруг все суетятся, что-то говорят. Врезается в память дивное имя — Рори.
Мне спаивают горький отвар, кутают в одеяла, поднимают на руки и подают одному из всадников. Жарко. Очень жарко. Как же пахнет вереском…
Темнота распахивает ласковые объятия, больше не страшно. Даже хорошо. Чужие руки удерживают бережно, аккуратно, каждый толчок лошади отзывается в висках тупой болью. Пахнет не вереском — горечью полыни и свежестью инея.
И я вновь плачу, а мне что-то шепчут на чужом языке, ласково, нежно. Рори. Какое глупое имя.
Может, сумрачники не так и плохи?
Забирая женщину в свой род, ты несешь за нее ответственность. Не бывает плохих жен, бывают мужья, которые за ними не уследили.
Сон ускользает медленно, неохотно, я уже не помню, что мне снилось. Кажется, что-то хорошее. Во рту сухо, лунный свет бьет по глазам, звезды за окном кажутся близкими и слишком яркими.
Не могу больше спать…
Шелковые простыни… я провожу по ним ладонями — никогда не спала на шелковых простынях, приятно. И никогда у меня не было платья подобного тому, что висело рядом на спинке стула.
Погладив мягкую, переливающуюся белизной ткань, я заворожено веду пальцами по хитрому рисунку вышивки. Тонкая работа. Дорогая.
Тело тяжелое, не мое, одеться удается не сразу. В коридоре тихо и спокойно. Тонкий ажур арок чертит на потолке узлы теней, за огромными окнами вздыхает темное море, россыпью звезд блистает глубокий омут неба.
Одно из окон распахнуто настежь, рвущий через него ветерок разглаживает паутину занавесок, приносит запах соли и чего-то еще, неуловимо знакомого… Вереска? Опять вереска?
А вокруг нескончаемый хоровод шорохов. Старый замок дышит и жалуется. Шуршат по стенам занавески, поскрипывают под ногами половицы. Отзывается им неплотно закрытая, тронутая сквозняком дверь.
— Рори, Рори, — шепчут за дверью…
Хорошо в постели может быть лишь мужчине.
Серебром скользит по тонкой, девичьей спине лунный свет. Путается в тонкой вуали волос, бежит тенью за его ладонями по стройным бедрам. Она выгибается на нем дикой кошкой, выкрикивает имя:
— Рори! — и прижимается к его губам жадным поцелуем…
Но разве так можно? Я знаю, что нельзя. Мне тошно. И страшно.
Женщина, получающая удовольствие от близости, — развратна и подлежит умерщвлению.
За окном луна подмигивает из-за деревьев. Лежать, свернувшись клубочком, любоваться на звезды так хорошо, спокойно. И скрип двери мне совсем не мешает.
— Что за невоспитанная девочка, подглядывать некрасиво.
— Это нечаянно, — лениво отвечаю я.
— Тебе идет это платье. Завтра станешь моей женой. Будь готова.
Разве можно быть готовой? Все, что я знала, чему меня учили, оказалось неверным, неправильным, бесполезным. Хочу закрыть глаза, заснуть и… проснуться той глупой девочкой, какой я была раньше. Или не хочу? Я уже и не знаю.
А голос у Рори красивый. И он так забавно растягивает слова…
Вереском вновь пахнет. До головокружения. Разве вереск может пахнуть?
Женщина — существо глупое и подневольное. Она не может жить одна, она, должна принадлежать мужчине. До замужества — отцу или ближайшему родственнику-мужчине, после — мужу.
Сумрачники странные. Днем спят, ночью… ночью у меня свадьба. Льется через высокие окна лунный свет, отражается в зеркалах, блестит в хрустале бокалов. Скользят в плавном танце люди, чуть шуршит белоснежный шелк одеяний, томит печальная мелодия.
Высокое кресло, в которое меня посадили, жесткое и неудобное. От еды воротит. От вина, сильно разбавленного водой, кружится голова.
Рори ободряюще сжимает мою ладонь, на запястье его блестит серебро браслета. Он красив, Рори. Но… мне страшно. И горько. Потому что, оказывается, я не первая его жена, вторая. А первая вот, сидит по другую сторону от Рори, такая прекрасная, темноволосая, гибкая, такая…
Рори встает, я вслед за ним, но стоять не получается. И мир покачивается вдруг, а Рори подхватывает меня на руки, и я плачу, горько плачу ему в плечо.
— Глупая девочка, — тихо шепчет он, опуская меня на залитую серебром луны кровать. — Я же сказал, что подожду, чего же ты боишься?
Не боюсь, мне горько и больно… потому что от Рори не пахнет вереском.
Женщины не знают ни вкуса настоящей дружбы, ни настоящего горя. Все их эмоции скоротечны и поверхностны.
В следующую ночь вихрится за окном снег, на сердце холодно от страха. Оказывается, Рори уехал, а на моем языке в замке никто не говорит. Но я все понимаю. Мой брак принес дружбу, не мир. И мой муж поехал сражаться плечо к плечу с моими отцом и братом. Это неправда, что больше убивать не будут!
Я… я ненавижу мир мужчин! И я ничего не могу изменить!
Но и не боюсь. Ночью, слыша приглушенные рыдания, проскальзываю в спальню первой жены, залезаю на кровать и прижимаюсь к ее спине. На миг она затихает, а потом вновь начинает плакать. Еще сильнее.
Но не прогоняет. И пахнет тут Рори. Теперь я узнаю этот запах… горечь. Горечь полыни. Не вереска. Как жаль…
Содержать жену достаточно легко. Все, что ей нужно, это красивая одежда, драгоценности, вкусная еда. Не можешь содержать жену, отдай другому. Неудовлетворенная женщина — беда в доме.
Весна горько пахнет черемухой. Мне уже нравится жить в замке. Я теперь знаю их язык, я научилась читать их книги. Я просыпаюсь вечером и, пока не темнеет, пропадаю в библиотеке. А библиотека огромная… плотно забитые томиками стеллажи, убегающие под самый потолок.
Теперь я знаю, что сумрачники живут ночами, потому что ночью живет их сумрачный бог. В одной из книг я вычитала, что он очень красив… и временами оживает. Тогда я с раздражением закрыла книгу и поставила ее обратно на полку. Глупости это. Не бывает живых богов.
Я могу делать что хочу. Меня не заставляют вышивать. Меня разряжают как красивую куклу и вкусно кормят. Меня учат танцевать их странные танцы, но это даже приятно. А еще я учусь играть на флейте. И Лейла, старшая жена, говорит, что у меня хорошо получается.
Лейла красива, такой красивой мне не быть никогда. Она добрая. Дружит со мной, разрешает положить ладонь ей на живот и почувствовать, как бьет ножками малыш.
Я радуюсь ребенку Рори так же, как и Лейла.
А еще мы много разговариваем, о разном. И никогда не повышаем голоса — сумеречники вообще очень тихие.
Я теперь тоже люблю ночную тишину, полную едва слышных шорохов.
Женщина живет для рождения детей. Это ее плата за тот добробыт, что дарит ей муж.
Ночь сегодня какая-то особенная. Я не могу спать — низ живота тянет болью. И пожаловаться некому — с самого утра все бегают, суетятся, «готовятся к ритуалу». Мне помогать нельзя. Пока нельзя. Почему «пока»?
Ночью служанка видит пятно на моей простыне и, вместо того, чтобы заругаться, вдруг расцветает улыбкой. Заставляет меня наспех умыться и переодеться, хватает за руку и тянет за собой.
В этой части замка я никогда не была, меня сюда не пускали. Коридоры тут выше и тоньше, уносятся ввысь стрелами узких окон. И опять лунный свет… прожигающий насквозь, скользящий по полировке стен, по каменному полу, тенью бегущий следом в тонкие разрезы дверей.
Служанка торопит, боится, что не успеем, а я все гадаю — куда, зачем мне успевать? И лишь влетая в округлую залу, с ума схожу от сожаления, что не пришла сюда раньше. Будто меня раньше обманывали, не показывали что-то очень-очень хорошее, что я мечтала увидеть всю жизнь.
Вокруг тишина. Густая, плотная. Когда и вздох кажется лишним, глупым, а стук сердца — слишком громким. Волшебная тишина, отзывавшаяся в ушах шумом крови, ласковая — обволакивающая теплым одеялом, пьянящая — разлетающаяся лунным светом в зеркалах. И разрываемая громким протяжным криком.
Кричит Лейла. Бьется на белоснежном алтаре, плачет и рвется в удерживающих ее путах. Слипшиеся от влаги волосы ее разлетаются по плечам, на обнаженных плечах серебрится бисер пота, выступают на руках корни жил. Она теперь не красива. Она то исходит в крике, то лежит неподвижно, тяжело дыша, ожидая следующего приступа. А вокруг? А вокруг вдоль стен стоят неподвижно люди. Я и не знала, что в этом замке так много людей…
А мне все равно… Ведь вереском пахнет так, что дыхание перехватывает.
Лейла вновь кричит, но крик едва прорывается через загустевший воздух. Я шагаю вперед, и кто-то удерживает меня за руку, что-то шепчет на ухо. Я узнаю лишь одно слово: «Нельзя!» И с губ слетает стон разочарования — я до боли хочу оказаться хоть на шаг ближе к тому, кто сидит на расписанном рунами троне.
Он великолепен, как не может быть великолепен ни один человек, не имеет права. Белые одежды его стекают лунным светом, губы чуть приоткрыты и улыбаются, во взгляде, направленном на алтарь, стынет легкий интерес.
И в одно биение сердца я вдруг понимаю, что такое любить. Любить до безумия, до прерывистого дыхания, до дрожжи в коленях. И желать, как никогда и ничего в жизни, поймать его взгляд, и бояться этого так же сильно, как и желать.
Не понимаю. Схожу с ума. Боюсь двинуться и душой рвусь к нему. Мысленно касаюсь кончиками пальцев его точенного лица, глажу шелк серебристых волос. И ревную. Боги, как же я его ревную! К лунному свету, что смеет путаться в его волосах, к Лейле, захватившей его внимание! К людям, которых тут слишком много!
Лейла вновь кричит, раскаленной стрелой врезается в душу разочарование. Мужчина на троне мертв. Это всего лишь искусно сделанная статуя. Еще. Один. Мертвый. Бог.
Задыхаясь, я чуть было не падаю на пол, но крик Лейлы останавливает. Холодной волной окатывает стыд. О чем я думаю? А какой-то статуе? Лейле сейчас плохо, а я думаю о статуе!?
Крик становится протяжным, несет облегчение, сменяется новым — младенца. Взлетает ввысь, к прозрачному потолку, тихая мелодия, мигают насмешливо звезды. И прокрадывается в сердце ужас — жрица в белоснежном хитоне режет серебряным кинжалом сначала по запястьям младенца, а потом по запястьям роженицы.
Жутко. Неправильно. Плохо. И я вновь бросаюсь вперед, и вновь меня останавливают:
— Первая кровь должна принадлежать ему.
Сумрачному богу?
Меня трясет, а глаза статуи становятся насмешливыми… и алчными. Капает на алтарь кровь, собирается тонкими струйками. Стекает в желобки и очерчивает темным рисунок рун. Руны говорят со мной… шепчут, успокаивают, чернеет алтарь. В один миг. И взгляд сумрачного бога становится довольным, сытым.
На моих глазах стоят горькие слезы. Как сквозь туман вижу я, как омывают и подают улыбающейся Лейле ребенка. Когда меня толкают в спину, подхожу к подруге, чтобы ее поздравить. И уже не удивляюсь, что на ручках младенца нет и следа порезов.
Запах вереска уже невыносим.
Еще более невыносимо желание поднять взгляд и посмотреть в глаза сумрачному богу. Но не могу… не хочу. Не буду!
Мальчик это счастье, подарок мужчине и одобрение женщины богами.
Сына Рори назвали Айроном. Нет, я не просила, Лейла сама. Сказала, что Рори еще перед отъездом предложил это имя, а ей понравилось.
Каждый раз, когда я держу малыша на руках, я вспоминаю брата.
Любил ли ты меня, Айрон?
Но гораздо больше, чем к сыну Рори, тянет меня в ритуальный зал. Днем, когда замок засыпает, я прокрадываюсь к залитой золотым светом статуе, замираю в самом дальнем, самом темном уголке залы и любуюсь. Касаюсь несмело взглядом его тонкого лица, скольжу по теперь нежно улыбающимся губам, противлюсь нарастающему в груди ощущению, что он меня зовет. Взглядом, улыбкой, запахом. Головокружительным запахом вереска.
Не может быть человек таким красивым.
Не может от одного вида на холодную статую замирать в груди сердце.
Но ведь замирает же. И пробуждается тяжелым толчком, и колотится как бешенное. И дрожат руки, и слетает с губ плачущий стон:
— Почему ты не живой?
Но в один прекрасный день сердце успокаивается. Почти. И я верю, хочу поверить, что сумрачный бог живет и меня слышит. И я прихожу в ритуальную залу каждый день, сажусь у подножья статуи и рассказываю. И что прочитала, и что увидела. И какая у Айрона теплая улыбка. Как он учится ходить и смешно падает.
И что Лейла в последнее время стала другой, еще более красивой. И что, наверное, я все же никогда не сравнюсь с первой женой Рори.
Мой сумрачный бог теперь ближе всех. Ближе матери, отца, братьев. Ближе даже Лейлы и Айрона. И Рори точно ближе. И осмелев, я сажусь у его ног, обнимаю его колени и утопаю в его взгляде.
И кажется мне, что мое божество улыбается. Что сейчас мой сумрачный господин поднимет руку, коснется легонько моих волос, и скажет, что я прекрасна.
Скажет ведь?
Иногда я засыпаю, уронив голову на его колени. И тогда не я говорю, он говорит. А я, затаив дыхание, слушаю его низкий глубокий голос. Он рассказывает о других мирах. О красоте лунного света. О глупых людях, которые так многого не понимают. Обо мне, его девочке. Он так и называет меня «сребровласая девочка».
И в конце сна мое божество улыбается мне, только мне. И пальцы его касаются моего подбородка, заставляя поднять голову. И серебристые глаза его становятся вдруг серьезными, туманными, а бледные губы чуть розовеют, раскрываясь:
— Мое невинное дитя, — шепчет он каждый раз, и я просыпаюсь.
Я не дитя. Мне уже восемнадцать. Но что такое восемнадцать для бессмертного?
И мне все равно, что каждое полнолуние алтарь сумрачного бога поят кровью. Иногда — моей. И тогда я даже счастлива. И, просыпаясь позднее донельзя ослабевшая, долго обнимаю подушку и мечтательно смотрю в окно. Сегодня я отдала тебе частичку себя. Как жаль, что я не могу отдать большего…
Женщина не умеет любить. Только думает, что умеет. И «любит» лишь того, кому принадлежит.
Война закончилась, но почему мне страшно?
Рори входит в замок с первым снегом, на рассвете. Врывается с запахом свежести, подхватывает на руки оробевшего сына, смотрит на меня с легкой смесью любопытства и восхищения. Целует в щеку, пропускает прядь моих волос между пальцев и шепчет на ухо:
— Готовься к ритуалу.
Дэвид, что стоит за Рори, понимающе улыбается.
Мне холодно. И в один миг счастливый мирок разлетается на осколки. Не могу обмануться, знаю, что это за «ритуал», видела такое уже не раз и не два. И с ума схожу от страха… но улыбаюсь мужу, понимая, что отказать не могу.
А потом несусь по коридорам замка, обгоняя служанок, врываюсь в ритуальную залу, жмусь к ногам божества и шепчу, растекаюсь у его стоп густым туманом:
— Не хочу, не хочу!
Рори мой муж. Мой хозяин.
— Почему! Почему в твоем мире мужчины все решают! Почему я не могу ничего изменить? Почему?!
Рори чужой, далекий. А мой сумрачный бог так близко. И складки его мраморного одеяния теплые, мягкие, почти живые. И взгляд его вновь туманится или мне это кажется, и уже сама, без разрешения, понимая, что кощунствую, что поплачусь за свою дерзость, я сажусь моему сумрачному богу на колени, обнимаю его за шею, прижимаюсь губами к его губам.
Мой первый поцелуй. Принадлежит. Ему.
Только один раз. Только один… пожалуйста…
И мир разрывается вокруг красками, а сердце колотится так, что сейчас выскочит. И кажется, что под пальцами уже не мрамор, а шелк серебристых волос, и что губы его мне отвечают, нежно, ласково… Пьянит запах вереска, и сердце взлетает высоко-высоко и разбивается о шум за дверью.
Услышав голоса, пылая, будто меня в кипяток окунули, я соскальзываю с колен моего божества и бросаюсь в боковую дверь. Пока меня не заметили. Что же я натворила?
Может и хорошо, что моя первая ночь тоже будет частично принадлежать ему?
Тело женщины принадлежит ее мужу. Женщину, которую отведал мужчина, не являющийся ее мужем, надлежит немедленно умертвить.
Луна в этот день, как назло, полная. Небо чистое, морозное, усыпанное ярким серебром звезд. Ритуальная зала опять полна тишины. Струится по моей коже белоснежный шелк, каждое прикосновение отзывается сладостной негой.
Вчера мне было тошно… а сегодня? Я не знаю, чем меня опоили, но мне хорошо. И, уже не замечая, что мы не одни, что в этой проклятой зале есть мой брат, я задыхаюсь в страстном поцелуе и позволяю Рори уложить себя на алтарь.
Женщина не должна испытывать удовольствия? Сегодня все можно. Лунный свет пьянит сильнее вина, поцелуи жгут кожу через тонкий шелк, а тяжесть чужого тела даже приятна. Я обнимаю его ногами, чувствую его желание и упиваюсь, до безумия упиваюсь его страстью.
— Она моя, — тихо проносится над залой, и страсть моя сменяется страхом.
Люди падают на колени, а я вижу лишь знакомые до боли серебристые глаза, в которых пытает гнев. Мой сумрачный бог недоволен?
Рори шепчет слова извинения, а мое божество… оживает?
По спине бежит холодок, я смотрю и верю. Мой сумрачный бог живой. И смотрит на меня с гневом, и подходит ко мне и как во сне, ласково касается моего подбородка пальцами, заставляя запрокинуть голову:
— Не бойся. Ты хотела все изменить? Я тебе позволю… менять. Но больше не смей смотреть на других.
В зале становится пусто. Смелея с каждым биением сердца, я смотрю в его глаза и утопаю в живом серебре. Это лучше, чем в сновидениях… И это уже не зелье, это я сама.
Его ладони, скользящие по моей груди, холодны как лед. Я вспоминаю вкус его губ и тихо плавлюсь от предвкушения. Скидываю с себя чужой запах полыни вместе с одеждой, смело встаю с алтаря, становлюсь на цыпочки и прижимаюсь губами к его губам.
Всегда об этом мечтала, тайно, безумно. Всегда хотела зарыть пальцы в его серебристые волосы, утонуть в его жестком взгляде. Всегда хотела досыта напиться его запахом, запахом вереска.
Все так же не отпуская взглядом, он скидывает с себя одежду, толкает меня на алтарь, прижимается холодными губами к моей шее, ловит мой пульс, чуть покусывая кожу.
Вместе с толчком и болью внизу приходит другая… более сильная, сладкая до дрожжи в пальцах. Кровь струится по моей шее горячим потоком, и я жадно скольжу ладонями по рисунку мышц на его спине, теплом вписывая его холод. Знаю, алтарь напьется моей крови досыта, но уже ничего не боюсь.
И соскальзываю в серебристую темноту с его шепотом:
— Ты выросла, моя богиня.
Люди думают, что души людей рождаются в одиночестве, но это неправда. Они рождаются в паре. И разламываются на две части. И хорошо тому, в чью душу попала большая часть, он может прожить и один, тогда же, когда второй… будет всю жизнь искать сам не зная чего, тенью бродить по миру и изнывать в тоске по обладанию…
Это неправда, что только женщина не может прожить без мужчины. Мужчине тоже сложно прожить без его женщины. И полным, единым, вы можете стать лишь вместе.
Теперь я могу менять этот мир. Ты дал мне власть.
Теперь я знаю, что Айрон меня любил. Стыдился своей любви до последнего и лишь умирая понял, каким был глупым. А еще я знаю, что душа Айрона ко мне вернулась. Маленьким мальчиком, названным его именем. И теперь мальчик вырос. И смотрит на мою статую с искренней любовью, и называет меня лунной богиней.
А свою жену, молодую, тонкую, с серебристыми волосами — своим спасением.
Теперь вы, наш сумрачный народ, наконец-то поняли, что женщина это дополнение мужчины, как мужчина — дополнение женщины. И что вам друг без друга никак. Теперь вы знаете, что дети — ваше общее счастье, а этот мир принадлежит вам всем. Теперь вы… счастливы? Нет, вы никогда не будете до конца счастливыми. Такова человеческая натура.
Но все так же поклоняетесь сумрачным богу и богине, все так же поите алтари и нас кровью. А мы дарим вам счастье. Ярость и силу в бою. Защиту.
Когда я сыта этим миром по горло, я ускользаю из ритуальной залы туда, где луна сияет мертвенным светом над вересковыми полями. И ты ждешь меня там, мой сумрачный бог. Смеешься мне в волосы, спрашиваешь, когда же мне надоест спасать людей. Целуешь долго, нетерпеливо, опрокидываешь в высокий, до пояса, вереск и любишь меня… любишь до пронзительного безумия.
Наши души тоже когда-то родились в паре. Моя и моего сумрачного бога.
writercenter.ru
Вереск — Ноты — Парфюмедия
Вереск (Calluna) – небольшой кустарник с узкими чешуйчатыми четырехгранными листочками. Некоторые верески достигают всего 25 см в высоту, в то время как другие вырастают до метра. Многочисленные разновидности вереска сильно отличаются по окрасу листьев, которые бывают всех оттенков зеленого, а также серебристыми, желтыми, бронзовыми, оранжевыми, красными и коричневыми. Множество мелких бокаловидных цветков вереска собрано в кистевидные соцветия, которыми заканчивается каждая веточка. Цветет вереск белыми, розовыми, лиловыми, малиновыми или вишневыми цветками. Через какое-то время цветки засыхают, но продолжают держаться на растении еще пару месяцев. Кажется, что верески цветут до поздней осени, когда им на смену в вересковых садах начинается цветение зимних эрик.Вереск естественно произрастает фактически по всей территории Европы — с самого севера и до Средиземного моря, в Сибири, а также в Марокко и на Азорских островах. До сих пор, в соответствии с легендой, верески населяют территории с самыми тяжелыми географическими и климатическими условиями: склоны гор, пустыри, болота и торфяники. Естественные плантации вереска имеются и на северо-западе Америки. Предположительно, его семена попали туда с поселенцами из Шотландии или, по другой версии, в матрасах, выброшенных на берег после кораблекрушения (раньше сухим вереском в Европе набивали матрасы). Подчас невзрачные на вид в течение полугода, верески зацветают в июле-августе, превращая поверхность земли в красочный гобелен.
Название рода происходит от греческого Kallunein – очищать, и является аллюзией на тот факт, что из вересков в старину делали метлы. В Шотландии, в культуре которой вереск занимает совершенно особое почетное место, из листьев растения производили желтый краситель для знаменитой шотландки, из которой шили пледы и килты – национальную одежду шотландцев. Использовался вереск и в производстве верескового эля – традиционного шотландского крепкого пива, первые упоминания о котором датируются 2 веком до н.э.!
В культуре наиболее популярные следующие сорта вересков:
Beoley Gold – компактный кустарник с ярко-желтыми листьями и белыми цветками на длинных прямых побегах
Darkness – компактный кустарник (до 25 см в высоту) с темно-зелеными листьями и ярко-розовыми цветками на коротких прямых побегах
Kinlochruel – компактный кустарник (до 25 см в высоту) с ярко-зелеными листьями, которые окрашиваются в бронзу зимой, и махровыми белыми цветками на длинных прямых побегах
Silver Queen – раскидистый кустарник с серебристо-серыми листьями и розовыми цветками
Sir John Charrington – небольшой раскидистый кустарник с желтыми и оранжевыми листьями летом, которые краснеют зимой; цветки лилово-розовые
Spring Cream – раскидистый кустарник (до 35 см в высоту) с темно-зелеными листьями, кончики которых окрашиваются в кремовый цвет в начале лета; цветки белые на длинных прямых побегах
Wickwar Flame – невысокий раскидистый кустарник с желтыми и оранжевыми листьями летом, которые становятся медно-красными к зиме; цветки лилово-розовые на коротких побегах
Red Carpet — небольшой раскидистый кустарник с золотистыми листьями летом, которые становятся оранжево-красными к зиме; цветки бледно-розовые на коротких побегах
Благодаря своей относительной неприхотливости, широкому разнообразию видов, цветов, форм и размеров, а также необычайно длинному периоду цветения, верески снискали большую любовь садоводов во всем мире.
[font=»Lucida Console»]Старинная шотландская легенда гласит, что скромный Вереск был единственным, кто по просьбе Бога согласился расти на голых, продуваемых ветрами склонах холмов. За это Господь наградил его повышенной выносливостью, непритязательностью и естественным очарованием, а также ароматом и качествами медоноса. [/font]
Вереск на первый взгляд скромное растение. Но если к нему присмотреться, то, оказывается, оно полно очарования. Его маленькие нежные цветочки так красивы и изящны, что ними нельзя не любоваться.
Вереск произрастает в Азии в областях с умеренным климатом, в Европе, на Атлантическом побережье Северной Америки, в Северной Африке, в Гренландии, на Азорских островах. В России его место обитания – это Восточная и Западная Сибирь, а также европейская часть.
Вереск очень неприхотлив. Он может расти на голых скалах, на продуваемых холодным ветром склонам, в сосновых лесах, на торфяных болотах и гарях. Тем не менее, вереск любит солнце и радостно тянет к нему свои стройные веточки.
Разновидностей вереска много. Некоторые виды вереска из рода Эрика (Erica) образуют сплошные ковровые заросли, которые поэтично именуют вересковыми пустошами.
Все виды вереска различаются по окрасу листьев и цветков. Листья бывают серебристыми, желтыми, бронзовыми, коричневыми, красными, оранжевыми и зелеными. Миниатюрные колокольчатые цветы — белого, лилового, малинового, вишневого, розового и сиренево-розового оттенка. Плод – маленькая коробочка, в которой созревают мелкие семена. Когда цветы увядают, они еще несколько месяцев держаться на стеблях. Кажется, что куст осыпан цветом, а на земле уже лежит первый снежок. На фоне белого яркие кусты вереска кажутся очень эффектными.
С самых душистых и красивых кустарников, которые образуют розовую, сиреневую или малиновую пелену, пчелы собирают мед. Вересковый мед относится к редким сортам. Он темно-красного насыщенного оттенка и обладает ярким ароматом с явно выраженной горчинкой.
О вереске слагают легенды, поэмы – красивые и печальные. Не потому ли, что вереск в природе растет на пустынных и неприветливых местах? Что в этих мифах правда, а что вымысел, сказать сложно. Но истина остается одна: вереск сильное, магическое, вечнозеленое и интересное растение. Его относят к реликтовым, потому что на Земле вереск живет уже более пятидесяти миллионов лет.
Вереск широко применяют в медицине. Он способен излечивать многие недуги. В магии он используется в зельях для привлечения внимания, в любовных напитках, привлекающих любовь, но не страстную и безрассудную, а сильную, верную и мудрую. Вереск оберегает от зла и разгоняет любое колдовство. Растение успокаивает страсти. Известно, что масло вереска еще называют маслом безмятежности.
Натурального эфирного масла вереска не существует, его получают в лабораториях. Особенно ценится масло из цветков иберийской разновидности этого растения. Оно источает необыкновенно теплый ориентальный цветочный аромат. Масло вереска, которое можно увидеть в продаже, всегда идет с пометкой «Fragrantica Oil».
Для того чтобы дружба переросла в любовные отношения, следует применять парфюмы с маслом вереска.
«Ael-Mat», туалетная вода категории унисекс от компании Lostmarch, Франция.
Этот аромат можно смело назвать медитативным, он настолько уравновешен, спокоен, что к нему хочется возвращаться вновь и вновь. Его оттенки отлично подыграют радостному и тихому дню, безмятежному настроению, окутанному травянистой и нежной жасминово-вересковой гармонией. Грезится берег океана, шум прибоя, крики чаек над водой. И нет больше ничего, все растворилось в мягкой неге. В составе композиции цитрусовые, дрок, ромашка, жасмин, мускус и вереск.
«Chris 1947», туалетная вода для женщин от компании Christian Dior, Франция, год издания 2003
Свежий легкий запах, воплощение шаловливой молодости и кокетства. Стильное звучание и прекрасные компоненты ставят парфюм в ряд изысканных и утонченных. С ним всегда хорошее настроение, радость и энергия не оставят места для грусти. Аромат будет к месту и в праздник, и в будни, он раскрасит любое событие палитрой ярких оттенков и чувств. В составе композиции клюква, фиалка, фрезия, цветок кактуса, душистый горошек, амариллис, элеми, кардамон, мускус, тростник, древесина и вереск.
«Cote d’Amour», туалетная вода категории унисекс от компании L Artisan Parfumeur, Франция, год издания 2009
Пленительный аромат тонко благоухает свежестью и морской солью. Он дополнен смолистым, пряным и чуть сладковатым запахом бессмертника, острым оттенком розмарина, цветочными мотивами розы и вереска. Парфюм создан для приятных воспоминаний, слишком личных, почти интимных. Поэтому миниатюра звучит так нежно, деликатно, так неповторимо изящно. В составе композиции также зеленый мандарин, розовый грейпфрут, кипарис, кокос и сосна.
«Galaxy Collection Pisces», духи для женщин из коллекции Galaxy Collection, созданы для знака зодиака Рыбы в 2011 году, Австрия
Аромат включает в себя пленительные оттенки цветов в обрамлении чувственного и мягкого мускуса. Особую прелесть парфюму придает флакон – настоящее произведение искусства. Он символизирует водную стихию и выполнен в чарующе синих и фиолетовых оттенках с включениями сусального золота. Духи станут изысканным подарком для женщины, которая сможет оценить их исключительность. В составе миниатюры гардения, жасмин, камелия, нарцисс, цикламен, лотос, гелиотроп, франжипани, мускус и вереск.
«Galaxy Collection Sagittarius», духи для женщин из коллекции Galaxy Collection, созданы для знака зодиака Стрелец в 2011 году, Австрия
Духи доставят истинное наслаждение волевым и решительным женщинам знака Стрелец. Но они не лишены романтизма и женственности, на что и указывают мотивы фруктов и цветов, перевитых искушающими оттенками древесины и амбры. Красивый флакон в темно-красных тонах подчеркнет эмоциональную составляющую миниатюры, ее оптимизм и страстность. В составе композиции сирень, ромашка, жасмин, магнолия, роза, тюльпан, нарцисс, персик, амбра, палисандр и вереск.
«Ruby», парфюмированная вода для женщин от компании Cuarzo Signature, Испания, год издания 2010
Аромат «Ruby» («Рубин») включен в состав коллекции Cuarzo Signature Gems Collection, посвященной драгоценным камням. Рубины – это составляющие роскоши и престижа, они также носители интеллекта и аристократизма. Красные камни приносят богатство и процветание, а парфюм «Ruby» дарит страсть, притягательность, чувственность в отблесках острых граней и уверенность в себе. Ибо кто не будет хозяином жизни, кто одарен силой и красотой рубинов? В составе миниатюры цитрусы, имбирь, манго, иланг-иланг, земляника, черная смородина, лилия, жасмин, ваниль, амбра, сандал, мед, мускус, бензоин и вереск.
www.laparfumerie.org
Вереск обыкновенный в народной медицине
Семейство Вересковые — Ericaceae.
Используемые части: цветки и цветущие верхушки побегов.
Аптечное наименование: цветки вереска — Ericae flos, трава вереска — Ericae herba.
Ботаническое описание. Этот вечнозеленый кустарничек живет очень долго (примерно 45 лет). Сильно ветвящиеся стебли, достигая метровой длины, полегают, а ветви, наоборот, поднимаются вверх. На них сидят черепитчато расположенные в четыре ряда небольшие линейно-ланцетные листья. Венчик колокольчатый, бледно-лиловый, реже белый, наполовину надрезанный. Мелкие светло-фиолетовые цветки располагаются рыхло в односторонних гроздьях. Плод — четырехгнездная округло-четырехгранная, пушистая коробочка, с мелкими семенами. Цветет в июле — августе, плоды созревают в сентябре. Распространен в европейской части СНГ, Западной и Восточной Сибири. Растет на бедных песчаных и супесчаных почвах разной степени увлажнения и на мощных сфагновых торфяниках в сосновых и смешанных лесах. Встречается также обширными куртинами в светлых, сухих лесах, на пустошах, верховых болотах и дюнах, на почвах, бедных известью.
Легенды и мифы. В старину из верескового меда готовили напитки. В Шотландии живет легенда о свободолюбивых пиктах, населявших в древности пространства этой страны, покрытые верещатниками. Они владели секретом приготовления волшебного верескового напитка — меда, делавшего людей молодыми и сильными. Пикты были полностью истреблены завоевателями, но никто из них не выдал врагу тайну. Эта красивая легенда легла в основу героической баллады Роберта Стивенсона «Вересковый мед».
Сбор и заготовка. Лекарственным сырьем является трава вереска, которую заготавливают в период цветения растения, срезая ветки серпом. Во время сбора необходимо оставлять не менее половины растений для созревания и обсеменения. Срезать следует верхушечные части, не повреждая корневую систему. Сушат на открытом воздухе в тени или в хорошо проветриваемых помещениях, расстилая тонким слоем. Срок годности сырья 2 года. Вкус сырья горький, вяжущий, запах сильный — пахнет медом.
Действующие вещества. в траве вереска обыкновенного содержатся дубильные вещества (около 7%), арбутин (до 1,5%), флавоноиды, кверцитин, сапонины, смола, крахмал, камеди, органические кислоты (лимонная, фумаровая) и другие соединения, продукт распада арбутина гидрохинон, ферменты, флавонгликозиды, дубильные вещества, минеральные вещества, особенно известь и кремниевая кислота.
Целебное действие и применение. Верхушки побегов (с листьями, цветками). В научной медицине прошлого — средство при раке. Официальны в Германии — при бессоннице и как диуретическое; в Чехии и Словакии чай — успокаивающее, потогонное, мягчительное, способствующее выделению мокроты; в медицине Норвегии, Германии, Польши, Венгрии — при ревматизме, цистите, лихорадочных состояниях, кожных заболеваниях, диабете, атеросклерозе, гнойных воспалениях мочевыводящих путей, а также как кровоостанавливающее и снотворное; в Польше и Венгрии ванны — при подагре; отвары, настой внутрь — как мягчительное, отхаркивающее при кашле, туберкулезе легких; антисептическое, противовоспалительное, диуретическое при болезнях мочевого пузыря и почек, почечно-каменной болезни, пиелитах, циститах, уретритах, асците, ревматизме, подагре; при диарее, дизентерии, энтероколитах, гиперацидных гастритах, болезнях печени и селезенки. Порошок и отвар наружно — гемостатическое, ранозаживляющее; припарки и ванны — при радикулите, ревматизме, отеках ног вследствие заболеваний почек и сердца, асците, подагре, опухолях, ушибах, вывихах и переломах. Сок — при бессоннице, при циститах, лихорадочных состояниях, диабете, атеросклерозе, гнойных воспалениях мочевыводящих путей, заболеваниях почек, мочекаменной болезни и подагре, ревматизме, глазных заболеваниях, при гастритах с повышенной кислотностью желудочного сока (применяют без меда), энтеритах и колитах, сопровождающихся поносами, при болезнях печени и желчного пузыря. Разведенный сок (1:5) наружно в виде полоскания — при ангинах, стоматитах; в виде примочек — при поражении суставов ревматоидного или обменного характера. Трава вереска вместе с другими растениями входит в состав различных сборов. Используется в гомеопатии. Листья. Настой — как диуретическое; сок — при подагре, ревматизме, глазных воспалениях. Цветки. В древности им приписывали свойство рассасывать опухоли. В Беларуси порошком присыпают гноящиеся раны, экземы, ожоги, лечат кожные заболевания. Из цветков вереска готовят чай.
Лекарственные формы, способ применения и дозы.
Настой травы вереска: 1 столовую ложку сырья заливают 400 мл кипятка, настаивают, затем процеживают. Принимают по 1/3 стакана каждые 2 ч.
Сок вереска: готовят из верхушек облиственных побегов с листьями и цветками. Принимают по 1/2 чайной ложки с медом в молоке 3 раза в день после еды.
Несмотря на уважение, с которым относился к этому целебному растению Себастьян Кнайпп, представители научной медицины так и не решились более детально исследовать вереск обыкновенный.
Использование в народной медицине. Средневековые травники — источники народной медицины. Согласно этим книгам, вереск — превосходное кровоочистительное и мочегонное средство, «замечательное лекарство при камнях в мочевом пузыре и почках, ревматизме и подагре». Однако это растение постепенно забывалось, пока Себастьян Кнайпп снова не открыл и особенно не расхвалил его «кровоочистительные» свойства, его целебное действие при ревматизме и подагре. При экземе также используется чай из вереска.
Чай из вереска: 1-2 чайные ложки травы вереска (или 1 чайную ложку цветков вереска) заливают 1/4 л кипящей воды, выдерживают 10 минут и процеживают. Пить следует ежедневно маленькими глотками по 1 чашке тепловатого чая. Если его подсластить медом (для этого больше подойдет чай из цветков), он будет способствовать лучшему сну. Диабетикам не подслащивать! Чай можно использовать также для компрессов и промываний.
Применение в других областях. Верхушки побегов пригодны для дубления и окраски кожи и шерсти в желтый цвет. Цветки можно использовать для приготовления и отдушки настоек, наливок, вина и как суррогат чая. Кормовое. По питательности вереск уступает сену, но превосходит солому. Из него готовят кормовую муку, в которой до 5% массы приходится на долю протеина. Центнер верескового корма содержит 35 кормовых единиц. Кормовые качества его обусловлены наличием минеральных солей, а также каротина, в связи с чем он очень полезен для молодняка и лактирующих животных. Экстракт из семян пригоден для борьбы с сорняками, окрашивания шерсти в желтый цвет и дубления кожи. Хороший осенний медонос. По количеству доставляемого нектара (с 1 га пчелы собирают до 200 кг меда) его можно было бы отнести к числу лучших медоносов, если бы не качество меда, который хотя и ароматен, но темный, терпкий и даже горьковатый, медленно кристаллизуется и очень тягуч, вследствие чего плохо откачивается. Декоративное. Отобраны более 20 форм вереска с различной окраской цветков и листьев: со снежно-белыми, с золотисто-желтыми листьями, низкорослые, приобретающие вид подушек. В зимнюю пору красиво смотрится в засушенных букетах. В декоративном садоводстве вереск рекомендуют для оформления каменных горок в парках и садах.
Побочные действия. Вереск обыкновенный не рекомендуется применять при заболеваниях желудка с пониженной кислотностью желудочного сока. При внутреннем применении необходима консультация лечащего врача. Следует избегать передозировки, так как она может привести к болезням желудка.
medgrasses.ru
|
О, спасибо, будем искать-нюхать. |
а я вообще не знаю что это =))) |
мне только сказали, что оно на могилах растет %) |
ух жуть какая %))) |
обычно все-таки в лесах и на пустошах. на могилах — если посадить |
|
надо полагать пахнет чем-то хвойным =) |
Да, вроде, нет)) Верески — медоносы, а пчёлы обычно уважают цветы со сладкими запахами 🙂 |
чистым вереском — это только если купить флакончик эфирного масла… |
а если не чистым, но так, чтобы его было слышно — возможно? |
www.ljpoisk.ru