О чем говорят синяки под глазами у женщины: Синяки под глазами: причины появления, как убрать

Кожа вокруг глаз обычно более сухая и нежная, чем остальная часть лица. Хотя некоторые проблемы, такие как мешки под глазами, являются наследственными, многие местные средства и процедуры в офисе могут сгладить морщины, осветлить область под глазами и уменьшить мешки и отечность. Хотя может показаться заманчивым использовать существующий увлажняющий крем для лица вокруг глаз, лучше выбрать специально разработанный крем или гель для глаз, чтобы замедлить признаки старения и снизить риск раздражения.«Всегда уделяйте этой области немного внимания», — говорит Грин.

Эксперимент по редактированию генов CRISPR частично восстанавливает зрение у слепых пациентов: уколы

Карлин Найт, у которой врожденное заболевание глаз, вызвалась разрешить врачам редактировать гены в ее сетчатке с помощью CRISPR. Фрэнни Уайт/OHSU скрыть заголовок

Карлин Найт, у которой врожденное заболевание глаз, вызвалась разрешить врачам редактировать гены в ее сетчатке с помощью CRISPR.

Зрение у Карлин Найт было настолько плохим, что она даже не могла передвигаться по колл-центру, где она работает, с тростью.

«Я натыкался на кабинки и по-настоящему пугал людей, которые в них сидели», — говорит Найт, родившийся с редким генетическим заболеванием глаз.

Но все изменилось после добровольного участия в знаменательном медицинском эксперименте. Ее зрение достаточно улучшилось, чтобы различать дверные проемы, ориентироваться в коридорах, замечать предметы и даже различать цвета.

«Это хорошо. Я не пугаю людей и у меня не так много синяков на теле», — смеется Найт.

Найт — один из семи пациентов с редким заболеванием глаз, которые вызвались позволить врачам изменить их ДНК, введя революционный инструмент редактирования генов CRISPR непосредственно в клетки, которые все еще находятся в их телах. Найт и еще один волонтер-исследователь дали NPR эксклюзивные интервью о своем опыте.

Впервые исследователи работали с CRISPR таким образом.В более ранних экспериментах клетки удаляли из тел пациентов, редактировали их в лаборатории, а затем вводили модифицированные клетки обратно пациентам.

В среду исследователи представили первые доказательства того, что подход, по-видимому, работает — улучшение зрения по крайней мере у некоторых пациентов с состоянием, известным как врожденный амавроз Лебера, или LCA, — тяжелой формой нарушения зрения.

«Это действительно удивительная и очень мощная технология, — говорит доктор. Марк Пеннеси, профессор офтальмологии Глазного института Кейси Орегонского университета здравоохранения и науки. Он представил результаты на Международном симпозиуме по дегенерации сетчатки в Нэшвилле, штат Теннеси.

Потребуется лечение и наблюдение большего числа пациентов

насколько это может помочь пациентам. Но текущие результаты настолько многообещающие, что исследователи получили добро на то, чтобы перейти к следующей группе пациентов.

Зрение Рыцаря стало намного яснее и ярче после экспериментального лечения. Вместо того, чтобы слепо тянуться в поисках предметов, она может просто искать их.

Недавно, например, когда она уронила вилку на кухонный пол, она говорит: «Я просто наклонилась, чтобы поднять ее, и не знала, где она, и просто увидела ее на полу. Это очень круто».

Цвета также намного ярче и живее.

«Я всегда любил цвета.Поскольку я был ребенком, это одна из тех вещей, которыми я мог наслаждаться с небольшим зрением. Но теперь я понимаю, насколько ярче они были в детстве, потому что теперь я могу видеть их намного ярче, — говорит она. — Это просто потрясающе». волосы ее любимый цвет, зеленый, чтобы отпраздновать.

«Прикольно посмотреть», — смеется она.Пациенты испытывают прогрессирующую потерю зрения, начиная с рождения, что обычно делает их официально слепыми. Лечение далеко не излечивает пациентов в испытании, но изменения, которые некоторые испытали, достаточно значительны, чтобы оказать существенное влияние на их повседневную жизнь.

Майкл Калберер, доброволец, участвовавший в эксперименте, теперь может различать цвета и восстановил более периферическое зрение. Масса глаз и ушей скрыть заголовок

Майкл Калберер, доброволец, участвовавший в эксперименте, теперь может различать цвета и восстановил более периферическое зрение.

Другой доброволец, участвовавший в эксперименте, Майкл Калберер, впервые за много лет тоже может различать цвета. Он заметил это примерно через месяц после процедуры, когда мимо проехала красная машина. Но самый драматичный момент произошел на танцполе свадьбы его двоюродной сестры.

«Я видел, как диджейские стробоскопы меняют цвет, и узнавал их у моих двоюродных братьев, которые танцевали со мной», — говорит Калберер.«Это был очень, очень веселый радостный момент».

Калберер, которому 43 года и он живет на Лонг-Айленде, также может намного лучше различать формы и свет, и он восстановил более периферийное зрение, что облегчает выполнение простых вещей, таких как еда в ресторане.

«Это позволило мне немного легче ориентироваться в тарелке с едой и колоть еду. Если я смотрю на тарелку с едой и вижу в ней ложку или посуду, я вижу край посуды снаружи чаша или тарелка», — говорит Калберер. «Поэтому эти изменения очень и очень важны для меня».

Тот первый закат был прекрасным моментом

Наконец-то он снова может смотреть на закаты. Он вспоминает, как впервые увидел его после лечения. Он возвращался домой после обеда с другом, когда увидел в небе розовый цвет.

«Она говорит: «Да, ты видишь закат. Это закат». И мы оба улыбнулись друг другу», — говорит Калберер. «Это был великий момент».

Калберер увидел разноцветные огни на танцполе на свадьбе своего кузена.«Это был очень, очень веселый радостный момент, — говорит он.

CRISPR уже демонстрирует перспективы лечения тяжелых заболеваний крови, таких как серповидно-клеточная анемия и бета-талассемия. И врачи пытаются использовать его для лечения рака. Но эти эксперименты включают в себя извлечение клеток из организма, их редактирование в лаборатории, а затем введение их обратно пациентам. Это невозможно при таких заболеваниях, как LCA, потому что клетки сетчатки нельзя удалить, а затем поместить обратно в глаз.

Итак, врачи генетически модифицировали безвредный вирус, чтобы переправить редактор генов CRISPR, и внедрили миллиарды модифицированных вирусов в сетчатку левого глаза Найта и правого глаза Калберера, а также один глаз пяти других пациентов. Процедуру делали только на одном глазу на случай, если что-то пойдет не так. Врачи надеются вылечить второй глаз пациентов после завершения исследования.

Когда CRISPR оказался внутри клеток сетчатки, появилась надежда, что он уберет генетическую мутацию, вызывающую заболевание, и восстановит зрение, реактивируя спящие клетки.

«Мы в восторге от этого», — говорит доктор Эрик Пирс, директор Института геномики глаза Массачусетского института глаз и ушей и профессор офтальмологии Гарвардской медицинской школы, который помогает проводить эксперимент по проверке подхода.

«Мы очень рады видеть ранние признаки эффективности, потому что это означает, что редактирование генов работает. Впервые у нас есть доказательства того, что редактирование генов работает внутри кого-то и улучшает — в данном случае — их зрительную функцию, — говорит Пирс.

Это помогло не всем

Процедура не помогла всем пациентам, за которыми наблюдали от трех до девяти месяцев. Причина, по которой это не сработало, могла заключаться в том, что их доза была слишком низкой, или, возможно, в том, что их зрение было слишком повреждено.

Майкл Калберер проходит обследование в Массачусетской больнице глаз и ушей. Масса глаз и ушей скрыть заголовок

Майкл Калберер проходит обследование в Центре офтальмологии и уха Массачусетса.

Но Калберер, получивший самую низкую дозу, и один доброволец, получивший более высокую дозу, начали сообщать об улучшении, начавшемся примерно через четыре-шесть недель после процедуры. Найт и еще один пациент, получивший более высокую дозу, улучшились настолько, что показали улучшение в серии тестов, включавших навигацию по лабиринту. О двух других пока рано говорить.

Ни к одному из пациентов не вернулось нормальное зрение — далеко не так.Но улучшения уже сказываются на пациентах, говорят исследователи. И никаких значительных побочных эффектов не произошло.

Намного больше пациентов должны будут лечиться и наблюдаться гораздо дольше, чтобы убедиться, что лечение безопасно, и понять, насколько это может помочь.

Исследователи начали вводить более высокие дозы, которые могли бы работать лучше, и в конечном итоге планируют начать лечение детей, у которых больше шансов на пользу.

Они также надеются, что зрение пациентов, прошедших лечение, со временем может улучшиться.

«Когда вы улучшаете функцию сетчатки, иногда мозг не может распознавать и использовать это зрение», — говорит Пеннеси. «Требуется время, чтобы научиться использовать это улучшенное зрение».

Полученные результаты могут открыть двери для использования того же подхода для лечения других заболеваний, при которых врачи не могут извлекать клетки из организма, включая нарушения головного мозга, такие как болезнь Хантингтона, и мышечные заболевания, такие как мышечная дистрофия.

«Это захватывающе. Мир — наша устрица.У нас почти слишком много целей, которые мы можем преследовать», — говорит доктор Лиза Майклс, главный врач компании Editas Medicine, спонсирующей исследование. немного лучше.

«Для меня большая честь и привилегия быть частью этого, и я очень, очень взволнован буквально, надеюсь, увидеть, что будет в будущем», — говорит Калберер.

В синяках обзор и краткое содержание фильма (2021)

«В синяках» трудно назвать увлеченным проектом. Обычно, когда актер выбирает материал для своего режиссерского дебюта, он тяготеет к личной теме: это может быть детское воспоминание или формирующая книга. С «Bruised», проектом, изначально связанным с Ником Кассаветисом, никогда не бывает очевидно, что Берри находит захватывающим в ММА. Мы, конечно, никогда ничего не узнаем о тренировках, которые здесь сведены к монтажу, вдохновленному «Рокки». Сценарий пытается представить Непорочного как злодея; он записывает Джеки как имя, мясо, которое можно выбросить, чтобы получить быструю зарплату.Но его мотивы настолько непрозрачны, что вы никогда не будете уверены, являются ли его махинации частью его галактических мозговых игр или же они созданы злонамеренно. Леди-убийца (Валентина Шевченко), ее соперница, не представлена ​​до последней четверти фильма, что лишает финальный бой какой-либо драмы.

Берри, как актер и режиссер, зажигает свечи с обоих концов, в конечном итоге оставляя обе сферы в темноте. Ей не хватает химии со всеми: ребенок никогда не чувствует себя сыном (даже отдаленно), мать никогда не чувствует себя матерью, ее любовные увлечения — валежник на едва уловимом пламени. Берри постоянно переигрывает. Как и остальные актеры, за исключением Атима и редко используемого Стивена МакКинли Хендерсона. Кинематография фильма Фрэнка Дж. Демарко и Джошуа Рейса — это панихида с оранжевым оттенком, своего рода тяжелое, чрезмерно серьезное освещение без каких-либо эстетических удовольствий, которое стало доминировать в современном кинопроизводстве.

Заглавный поединок между Джеки и Леди Киллер, очень долгая кульминация фильма, воспроизведен для шока и трепета. Живая камера танцует вокруг бойцов, вовлекая зрителей в происходящее.Но «Синяки» совершают смертный грех любой вдохновляющей спортивной драмы: в нем никогда не раскрывается, за что борется Джеки. Возможно, ее сын. Возможно, капелька самоуважения. Может по любви? Мы не знаем. Все они, казалось бы, на столе, и в то же время нет, делая искупление скорее отдаленным желанием, чем осязаемой целью. Точно так же фильм Берри не демонстрирует явной страсти к теме ММА, показывая спорт с общим взглядом или взвешенным взглядом на сокращение многочисленных сюжетных линий. «Ушибленный» почти не оставляет следов.

В ограниченном прокате сегодня и на Netflix 24 ноября.

Как заявление о насилии в семье работает против женщин в суде по семейным делам.

Тара Коронадо, 45-летняя мать четверых детей, шесть лет назад сидела в ничем не примечательном зале суда в Остине во время драки с бывшим мужем и прикусила язык, пока судья одергивал ее.

«От вас исходит огромное количество гнева, — сказала судья Сьюзен Шеппард.«Вы отрицаете это и, очевидно, не понимаете, что почти каждая часть информации, которую вы предоставляете Суду, окрашена, испорчена, подвержена влиянию вашего подавляющего гнева и боли».

Коронадо был зол. Стройная американка мексиканского происхождения с длинными темными волосами и быстрым умом проделала путь из трейлерного парка в Нью-Мексико, чтобы служить в Корпусе мира и закончить юридический факультет Техасского университета. Она вышла замуж за Эда Каннингема, бывшую звезду футбола, ставшего адвокатом и бизнесменом, и родила троих мальчиков и девочку. И она долгое время оставалась дома, чтобы вырастить их одна, несмотря на бурный 15-летний брак, который распался, когда она обнаружила, что ее муж купил второй дом на другом конце города, где у него был роман с другой женщиной.

Помимо их битвы за опеку, Каннингему было предъявлено отдельное уголовное обвинение в нападении на Коронадо незадолго до их развода — обвинения, которые он категорически отрицал. В полицейском отчете 2013 года, который включал фотографии ее травм, Коронадо сообщил властям, что он ударил ее кулаком по лицу, ударил коленом в грудь и перетащил за волосы через дорогу, в результате чего на лице появились синяк под глазом, синяки и ссадины. ее спину и ноги.Коронадо получил ордер на чрезвычайную защиту, и Каннингем был арестован.

Но уже через год перед судом Коронадо оказался под пристальным вниманием. Адвокат Каннингема и назначенный судом терапевт представили ее как мстительную и неуравновешенную, сфабриковавшую обвинения в жестоком обращении в отместку за его неверность; оскорбление его новой жены Эми Бун; и травят своих детей против него.

По ее собственному признанию, на фоне их многолетней разлуки и развода Коронадо иногда поступал плохо.Во время ссор, иногда на глазах у детей, она обзывала Буна некрасивыми словами. В сообщениях она металась между критикой Каннингема за то, что он бросил свою семью, и умоляла его позвонить.

В какой-то момент во время судебного разбирательства адвокат Каннингем предположил, что у нее «много нерешенных вопросов и гнев из-за развода». Коронадо парировал: «У меня много нерешенных проблем, связанных с тем, чтобы терпеть 15 лет избиения, чтобы остаться без гроша в кармане, и воспитывать четверых детей в одиночестве».

Но такие вспышки неуместны в системе судов по семейным делам, которая, по словам защитников прав женщин, пронизана гендерными предубеждениями.Судьи и назначенные судом эксперты пытаются отстаивать интересы детей в тех случаях, когда поляризованные и агрессивные родители представляют непримиримые версии реальности. Они отмечают, что в случае серьезных конфликтов, в которые они втянуты, они часто становятся объектом ярости со стороны родителя, который проигрывает. Однако некоторые также наказывают женщин, которые выглядят злыми или агрессивными; не понимают, как травма может исказить эмоции и поведение; и полагаются на судебно-медицинские экспертизы, которые некоторые эксперты считают в лучшем случае дезинформированными, а в худшем — неэтичными.

Шеппард одобрил запрос Каннингема на психологическую оценку Коронадо. Хотя ее приказ касался обоих родителей, вывод Шеппард казался ясным, поскольку она сказала Коронадо, что надеется, что оценка может «каким-то образом объяснить, как вы сказали и сделали то, что так плохо отражается на ваших суждениях и вашем воспитании». Судья вслух задался вопросом, может ли оценщик найти психическое расстройство «Оси II», категорию, которая включает тяжелые диагнозы, такие как пограничное расстройство личности.

По мере того, как дело об опеке тянулось в судах, группа терапевтов, назначенных судом, но оплаченных Каннингемом, взвешивала свое мнение, заявляя, что проблема была не в нем, а в Коронадо, которого они описывали как манипулятивного, враждебного и оборонительный. Они поставили ей целый ряд диагнозов, от пограничного расстройства личности — болезни, характеризующейся неустойчивыми эмоциями и межличностными отношениями — до оспариваемой теории «родительского отчуждения», то есть преднамеренного отчуждения детей от отца и принуждения их к поддержке ложных убеждений. заявления о злоупотреблениях.

Каннингем, который отрицает, что когда-либо наносил удары по Коронадо, отказался говорить под запись для этой статьи, хотя и поделился некоторыми документами по делу. «У Тары долгая история ложных обвинений, когда она злится или не добивается своего», — говорил он назначенному судом психологу. «Я всегда избегал любого физического контакта с Тарой (то есть, за исключением того, чтобы отражать ее удары или удерживать ее от ударов меня), потому что я знаю, что она всегда ищет способ получить рычаг воздействия через свои безумные обвинения.

Борьба за опеку зависела от того, как интерпретировать одни и те же судебные протоколы и отчеты терапевтов, которые сторонники Каннингем рассматривали как неопровержимые доказательства манипулятивности и нестабильности Коронадо, а ее показания читали как отражение глубоких гендерных различий.

Примерно через три месяца после постановления судьи Каннингему была предоставлена ​​основная опека над тремя мальчиками, а Коронадо был переведен на четыре часа контролируемых посещений в неделю. Она встречалась со своими сыновьями с интервалом в два часа под бдительным оком начальника, которому она платила 100 долларов в час — значительную часть заработной платы на ее новой административной работе.Через год она лишилась и опеки над дочерью.

Как засвидетельствует Коронадо, это было кошмарное осознание угроз, которые, по ее словам, исходил от ее бывшего, когда она впервые подала заявление в полицию. «Он сказал, что заберет детей, заберет деньги и расскажет всем, что я сошла с ума», — сказала она. — И он все это сделал.

Принято считать, что женщины автоматически берут верх в спорах об опеке, и мать, утверждающая, что она подверглась насилию, имеет веские аргументы, чтобы повлиять на суд.Но когда в дело вступают обвинения в домашнем насилии, полагают защитники и исследователи, матери часто оказываются в невыгодном положении.

«Правовая система настроена на то, чтобы иметь дело с уступчивостью», — сказала Маргарет Бассетт, в то время заместитель директора Техасского университета в Институте домашнего насилия и сексуальных посягательств Остина, которая помогала в деле Коронадо. Суды по семейным делам часто отдают предпочтение тому родителю, который будет сотрудничать, чтобы поддерживать отношения бывших с их детьми.

Этот принцип «дружелюбного родителя», в целом разумный, поскольку для большинства детей полезно поддерживать связь с обоими родителями, может стать слепым пятном — или еще хуже — в случаях предполагаемого насилия.Матерей, обвиняющих отцов в домашнем насилии во время споров об опеке, часто подозревают в фабрикации обвинений в качестве тактики, направленной на получение контроля над своими детьми. Но защитники женщин, подвергшихся избиению, предполагают, что многие «высококонфликтные» разводы — однозначная доля разводов, по которым ведется широкое судебное разбирательство, — на самом деле являются замаскированными делами о домашнем насилии.

Некоторые исследования подтверждают это. Одно небольшое исследование, проведенное в 1992 году, показало, что физическая агрессия между родителями имела место в 70 процентах конфликтных ситуаций, связанных с опекой, и «жестокое» насилие (имеется в виду нанесение побоев, угроза или применение оружия) почти в половине случаев.Другое исследование, опубликованное в 1997 году Национальным центром судов штатов и охватившее несколько городов, обнаружило документальные доказательства домашнего насилия в 20–55 процентах оспариваемых дел об опеке. В одном городе, где его проверили судебные посредники, было выявлено «гораздо более высокое» количество злоупотреблений.

Тем не менее, простое поднятие вопроса обычно работает против матерей. Исследование 2004 года, финансируемое Национальным институтом юстиции, показало, что матери с большей вероятностью получат первичную опеку, если у них было , а не заявлений о домашнем насилии, в то время как отцы с одинаковой вероятностью получат опеку независимо от того, были ли против них обвинения или нет. Исследование также показало, что, когда посредники обнаруживали доказательства насилия, когда мать не заявляла о них, они с большей вероятностью рекомендовали судебные меры защиты, такие как обмен детьми под надзором, а это означает, что женщины, открыто заявлявшие о насилии, получали меньше защиты для себя и своих детей, чем женщины. те, кого не было.

Одним из объяснений разной судьбы мужчин и женщин в суде по семейным делам может быть то, какими могут быть жертвы домашнего насилия: сверхбдительными, взволнованными, настороженными, непостоянными.Эти характеристики могут заставить матерей выглядеть неуравновешенными или непригодными, но также являются обычными реакциями на травму или даже симптомы посттравматического стрессового расстройства.

Многие семейные суды и терапевты не поспевают за растущим пониманием динамики домашнего насилия или не имеют достаточной подготовки для интерпретации воздействия травмы на жертв жестокого обращения, говорят эксперты по домашнему насилию. И многие находятся под влиянием традиционных представлений о мужчинах, женщинах и гневе.

«Разгневанная женщина может мстить и фабриковать», — сказала Джоан Мейер, профессор юридического факультета Университета Джорджа Вашингтона и основатель правозащитной организации DV LEAP, которая рассматривает апелляции в отношении женщин, подвергшихся избиению, в спорах об опеке.«Но злые отцы? У нас нет проблем с этим, потому что, конечно же, он зол — его не пускали к своим детям, и о нем распространяется эта ложь. Он настолько пропитан гендерными стереотипами, что его можно разрезать ножом».

В итоге, по словам Бассетта из UT, это судьбоносный выбор: «Если я пойду в суд и заявлю, что мой партнер ведет себя жестоко, я, вероятно, потеряю опеку над детьми. Идти ли мне в суд и рисковать, или я играю в игру так, как она устроена?»

Они познакомились в 1997 году, когда Каннингем, юрист, работавший спортивным агентом, выступал перед классом юридической школы Коронадо.Каннингем с копной каштановых волос, зачесанных набок, и открытой улыбкой казался больше, чем жизнь. Он был почти 6 футов 8 дюймов и весил около 275 фунтов, что соответствовало его короткому пребыванию в НФЛ, а до этого его статусу всеамериканского игрока легендарной команды Остина UT Longhorns. Он был в середине своего первого развода, и их первоначальный роман сбил Коронадо с ног.

Но через несколько месяцев, по ее словам, отношения стали жестокими. Когда она пошла с друзьями на вечеринку в его дом и увидела его с другой женщиной, их ссора привела к громкой драке в его ванной, где, как сообщил полиции Коронадо, Каннингем швырнул ее в раковину и задушил.Увидев ее синяки, ее брат Сэм, который жил с ней в то время, позвонил в полицию и убедил сестру поговорить с ними. Ее подруга Шэрон Рутман (тогда Рубин), которая была за дверью ванной, также дала заявление в полицию, описав, как Каннингем ушла, оставив Коронадо лежать на полу, упершись ногами в стену и хватая ртом воздух.

Пока она обсуждала обвинения, Коронадо узнала, что беременна. Она помирилась с Каннингемом и переехала в его каменный двухэтажный дом в Би-Кейв, высоко в горной местности, окружающей Остин. Когда она была на шестом месяце беременности, они поженились, и она устроилась в семейную жизнь, родив еще троих детей в течение шести лет. Каннингем перешел от спортивного права к другим деловым предприятиям, и они вращались во влиятельных кругах. В 2001 году Каннингем начал недолговечную кампанию в Сенат США. Коронадо стала активно заниматься домохозяйкой, присматривая за своими детьми между спортивными мероприятиями в дорогих частных школах, тренируя некоторые из их команд.

Коронадо говорит, что их первые годы были отмечены непостоянством и спорадическим насилием, с частыми ссорами из-за денег или неверности Каннингема.Позже она рассказывала многочисленным друзьям, а также назначенному судом психологу, что муж иногда бил, кусал ее или плевал на нее, портил одежду и сувениры, а однажды, когда она была беременна, повалил ее на землю и положил шланг в ее рот, задыхаясь ее с водой. Каннингем сказал тому же психологу: «Ничего даже отдаленно похожего на это не соответствует действительности».

В интервью с 10 членами семьи, друзьями или соседями Коронадо люди вспоминали тревожную динамику их отношений.Несколько друзей рассказали, что у нее были синяки, которые она объяснила травмами, полученными во время занятий спортом или работой во дворе, или что летом в Техасе она носила рубашки с длинными рукавами и брюки. По словам Сэма, она так часто звонила своему брату в беде, что в конечном итоге он был разочарован ее отказом уйти.

Это сбило их с толку. Коронадо был умным, конкурентоспособным, целеустремленным и, прежде всего, жестким. «Поскольку она такая сила природы, трудно поверить, что она останется в отношениях, которые связаны с насилием», — сказала Джина Лунгвитц, директор клиники домашнего насилия Техасской школы права, которая помогала ей в этом деле.

Но семейное насилие проявляется не так, считают эксперты. Женщины остаются в оскорбительных отношениях по многим причинам — из-за страха, зависимости или страха, что, если они уйдут, они или их дети могут оказаться в большей опасности. Другая причина: парадокс «травматической привязанности», возникающий в результате оскорбительного цикла хороших и плохих времен.

Согласно собственному исчислению Коронадо, предполагаемые эпизоды насилия происходили среди счастливых моментов — когда Каннингем наряжался Санта-Клаусом и превращался в того, кого она назвала «переборщить с Эдом», — а также длительных отрезков, когда он просто отсутствовал.(Он устроился на работу в Китае и много лет жил вдали от дома.) «Я оправдывала это», — сказала она. «Это не каждый день, у нас была хорошая жизнь».

Но к концу 2011 года она обнаружила, что Каннингем купил еще один дом, где начал жить неполный рабочий день, иногда, по ее словам, в периоды, когда он утверждал, что находится за границей. Она узнала, что он встречается с Буном — наследницей состояния Container Store, видным донором-демократом, который организовывал сбор средств и мероприятия для таких политиков, как Барак Обама и Джо Байден, и который сейчас является председателем национального совета директоров Planned Parenthood — и что отношения были серьезными. (Бун отклонил просьбу об интервью.) В конце концов Каннингем подала на развод.

Запись

Лучшие репортажи об уголовном правосудии со всего Интернета, организованные по темам

Переговоры зашли в тупик из-за злобы. К концу 2012 года адвокат, назначенный судом для определения наилучших интересов детей, попыталась помочь семье разработать график опеки, но вскоре после этого уволилась, заявив, что ситуация находится вне ее контроля.Родители были в таком тупике, а дети так застряли между ними, что она полагала, что некоторые дети вскоре откажутся навещать своего отца. «Патология в этой семье, — писала она, — имеет острую форму».

Затем последовал майский бой 2013 года. Согласно заявлению полиции Коронадо, Каннингем жил с ней в течение нескольких дней, когда спор из-за денег перерос в крики о Буне. В своем заявлении Коронадо сказала, что схватила телефон Каннингема, угрожая позвонить Буну, и он бросился на нее, сбив ее с ног, упав коленом ей на грудь и ударив ее кулаком по лицу, прежде чем уехать. Каннингем сказал назначенному судом психологу, что Коронадо обычно физически блокировала ему выход из дома после посещений и что после кражи его телефона она упала, убегая; он предположил, что любые травмы, которые у нее были, должны быть результатом этого.

Во время ссоры одна из соседок Коронадо, Кишна Уивер, заметила лай ее собаки и включила свет. Вскоре после этого, как сказала Уивер в интервью, подошла Коронадо, выглядевшая так, будто она была в драке. Уивер отвез ее в полицейский участок, и как только они прибыли, как она вспомнила, полицейский на стоянке увидел их и отреагировал так же, как и Уивер: немедленно спросил Коронадо, кто ее ударил.Билл Питмон, лейтенант департамента, который позже принял заявление Коронадо, вспоминал в интервью, какой «заметно потрясенной» она все еще казалась спустя почти неделю после предполагаемого нападения. Позже в том же месяце Каннингем был арестован за нападение на насилие в семье, обвинение в правонарушении. В течение нескольких недель их бракоразводный процесс, включая первичную опеку над Коронадо и расширенные стандартные права посещения для Каннингема, наконец, прошел.

Оуэн Гент для The Marshall Project и Longreads

Несмотря на то, насколько неудачным был брак, Коронадо был разрушен его распадом.Ее друзья вспоминают, как летом 2013 года она была «вне себя», временами почти в кататоническом состоянии, а иногда вела себя беспорядочно. Она пошла во второй дом Каннингема, чтобы противостоять ему, и однажды вошла внутрь, издевалась над одеждой Буна и сломала ее косметичку. Она оскорбила Буна в адрес Каннингема, назвав ее своим «новым талоном на питание», однажды применив антисемитское оскорбление. В текстах, представленных суду в рамках битвы за опеку, она колебалась между драками и словами, что он нужен его семье.Однажды, после того как один из детей сказал Каннингему, что их мать выглядит подавленной и не встает с постели, он пришел, чтобы запастись едой и присмотреть за детьми. В какой-то момент тем летом Коронадо отправила Каннингему СМС-сообщение с извинениями за охранный ордер, а в октябре она подписала форму отказа от судебного преследования, отметив, что сосредоточена на своих детях и поиске работы.

Но за кулисами, как заявил Коронадо, Каннингем оказывал на нее давление, чтобы она отозвала жалобу о насилии.После его ареста, как она будет свидетельствовать, он написал, что не может позволить себе больше выплачивать их выплаты при разводе, «пока я не закончу весь этот судебный процесс, который вы инициировали», что, по ее мнению, было ссылкой на дело об уголовном насилии. . Хотя Коронадо получила семейный дом при разводе, в течение нескольких месяцев, по ее словам, Каннингем не подписывал документ, и сделал это только после того, как она подписала форму об отказе от судебного преследования. И лично, как она позже свидетельствовала, он угрожал ей «погубить», если она поможет обвинению.

В феврале 2014 года прокурор округа Трэвис Джордан Фостер пытался убедить ее сотрудничать с обвинением. «Прямо сейчас, исходя из того, что я вижу, мне кажется, что он причинил вам боль, и мне придется рекомендовать обвинительный приговор», — написал Фостер в электронном письме. Через несколько дней Коронадо согласился поговорить с ним. После того, как до Каннингема дошло известие о том, что Коронадо будет участвовать в судебном преследовании, как она позже свидетельствовала, его следующий расчетный чек был отклонен. Затем, хотя она и сообщила суду, что за почти двухлетнюю разлуку он провел под стражей лишь несколько выходных, сразу после того, как они с Буном поженились, он потребовал возобновить посещения.Коронадо казалось, что «он справляется с угрозами, которые он делал».

Каннингема отличается. Он сказал назначенному судом психологу, что пытался видеться с детьми более регулярно, но Коронадо ограничил его визиты в ее дом и ограничил даже их по мере приближения его брака с Буном. Он сказал, что Коронадо не смог организовать присутствие детей на его свадьбе, а позже не одобрял посещения, иногда говоря, что дети не хотят иметь с ним ничего общего, а иногда что им сначала нужна терапия.

Адвокат Коронадо в то время подал иск об изменении опеки, чтобы предотвратить посещение детей их отцом до тех пор, пока терапевт не осмотрит их и не объявит, что в их интересах возобновить посещения. Но гамбит немедленно дал обратный эффект, вызвав годы судебных разбирательств и вмешательства нескольких терапевтов — сначала для оценки детей, затем самих Коронадо и Каннингема.

Начиная с июня 2014 года, дети начали посещать двух терапевтов, назначенных судом для содействия их воссоединению с Каннингемом:Сьюзан Макмиллан, которая лечила старших братьев и сестер, и Леэнн Артис, которая работала в основном с двумя младшими. (Артис отказался комментировать эту статью, и Макмиллан не был доступен для комментариев.)

Ни один из терапевтов не наблюдал за Коронадо непосредственно с ее детьми. Но они пришли к выводу, что она настраивала детей против их отца, и в значительной степени полагались на теорию родительского отчуждения.

Позже Артис заявила в суде, что поведение Коронадо было равносильно эмоциональному насилию и что семья была одним из самых крайних случаев родительского отчуждения, которое она когда-либо видела.Например, Артис свидетельствовал, что самые младшие мальчики изменили свои рассказы, сказав, что они не видели, как Каннингем ударил их мать, на утверждение, что они были. И она чувствовала, что Коронадо стоял за поддержкой одного ребенка в посещении мероприятия для президента Обамы, организованного в доме Каннингема и Буна, который сейчас оценивается в 3,75 миллиона долларов.

После нескольких сеансов с Коронадо Артис резко оборвал с ней общение. Артис утверждал, что Коронадо запугал ее однажды вечером после детских занятий, когда она зашла и сообщила, что нашла порнографию на компьютере, который Каннингем дал одному сыну.Коронадо обвинил Артиса в защите Каннингема, поскольку именно он оплачивал ее счета. Несколько дней спустя Артис написала по электронной почте, что больше не будет встречаться с Коронадо лично или по телефону, а будет общаться только письменно. Затем она написала адвокату Каннингема, чтобы сообщить ему, что произошло.

Хотя Коронадо признает, что не очень хорошо справилась с обменом с Артисом, она сказала, что в этой истории есть нечто большее. Ранее в тот же день она получила повестку из прокуратуры с требованием дать показания о предполагаемом нападении в 2013 году. Но когда она упомянула об этом Артису, Коронадо позже сказал суду, Артис «сказал мне, что Эд никогда не бил меня, я это выдумал».

Для нее это был сюрреалистический момент: «Штат Техас требует от меня дачи показаний по делу о нападении, в котором я был жертвой, а специалист по психическому здоровью просто посмотрел на меня и сказал: «Этого не было».

Макмиллан описала в показаниях то, что она видела как образец Коронадо, препятствующий отношениям старших детей с Каннингемом. Она вывела эту закономерность, как она позже свидетельствовала, только из поведения детей, например, когда дочь отвергала попытки Макмиллана по-доброму говорить о ее отце, повторяя, что он обманул, ударил ее маму и ушел.Макмиллан признала, что на самом деле она не оценивала Коронадо на предмет отчуждения, но утверждала: «Отказ видеть их отца является родительским отчуждением по определению».

Вступительная речь

Подпишитесь на нашу ежедневную рассылку, в которой освещаются лучшие новости уголовного правосудия.

Оценки терапевтов оказались убийственными, когда Коронадо вернулся в суд в конце 2014 года.К тому времени адвокат, подавший ей иск об изменении опеки, уже ушел на пенсию, и, зарабатывая всего 47 000 долларов на своей новой административной работе, Коронадо не могла позволить себе заменить ее. Иногда перед слушанием она представляла себя, в то время как адвокат ее бывшего, Чарльз Боуз, выступал за его первичную опеку. Каннингему предоставили временную опеку над тремя мальчиками. Дочь, которая утверждала, что была свидетельницей того, как Каннингем ударил Коронадо, была настолько отчуждена от него, что терапевты предложили ей остаться с матерью и пройти терапию воссоединения.

Самой Коронадо была назначена терапия родительского отчуждения и назначены посещения под присмотром: разрешено видеться с сыновьями всего четыре часа в неделю в сопровождении социального работника, который отправлял записи об их взаимодействии. Хотя приказ должен был быть временным, из-за продолжающихся действий с обеих сторон он продлится более года.

Концепция родительского отчуждения восходит к середине 1980-х годов, когда детский психиатр Ричард Гарднер впервые начал использовать этот термин для описания того, что он называл «промыванием мозгов» детям одним родителем, чтобы тот считал другого родителя «всем плохим».Он обвинил, что самые серьезные обвинения в жестоком обращении с детьми, возникающие при разводе, являются сфабрикованными матерями, стремящимися к «полному устранению отца».

Гендерное разделение не было случайностью: Гарднер утверждал, что примерно в 90 % случаев отчуждения, которые он наблюдал, виноваты матери. Он предположил, что у отчуждающих матерей могут быть такие патологии, как пограничное или нарциссическое расстройство личности, или что это явление можно объяснить «старой поговоркой: «В аду нет ярости, подобной осмеянной женщине».Некоторые из его средств защиты были суровыми: немедленное изъятие детей из дома «родителя-отчуждателя» и предупреждение детей, которые отказывались от посещений под опекой, что, если они не будут уважать своих отцов, их матери будут заперты.

Ни этот синдром, ни его ответвление — более известное сегодня как просто «родительское отчуждение» — никогда официально не признавались психологами, несмотря на неоднократные кампании по включению его в авторитетное Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам.(Сторонники этого термина утверждают, что аналогичные диагнозы есть в руководстве, а отсутствие отчуждения родителей не доказывает, что оно было дискредитировано.) Тем не менее Гарднер стал частым экспертом в зале суда, появляясь — за выгодные гонорары — примерно в 400 делах. Со временем его репутация была запятнана: борцы за права мужчин стали самыми ярыми сторонниками его теории, а странные заявления Гарднера — например, гипотетическое предположение о том, что матери наказывают детей, которые сообщают о сексуальном насилии со стороны их отцов, — стали известны.

В 2003 году Гарднер покончил с собой. Но кустарное производство последователей продолжило его работу, и его теория остается весьма спорной. Национальный совет судей по делам несовершеннолетних и семейным делам более десяти лет назад заявил, что суды не должны принимать показания относительно «дискредитированного» синдрома родительского отчуждения. Но другие элементы правовой системы оказались более доверчивыми, и отчуждение родителей стало настолько распространенной тактикой в ​​спорах об опеке, что некоторые защитники прав женщин называют это кризисом общественного здравоохранения.Они считают, что отчуждение родителей часто скрывает насилие в семье или жестокое обращение с детьми, потому что теория предполагает, что отчуждение детей от своих отцов происходит из-за промывания мозгов их матерями, а не, скажем, из-за того, что они испытали или стали свидетелями жестокого обращения.

Ричард Уоршак, ведущий сторонник теории отчуждения родителей, писал, что многие критики неправильно понимают эту теорию или создают подставных лиц, чтобы отвергнуть ее. «Хорошо известно, что детей можно и учат ненавидеть и бояться других людей без уважительной причины», — написал он в статье 2003 года. «Нет никаких оснований предполагать, что родители не могут стать мишенью таких иррациональных чувств». Но совсем недавно он также отметил риск «ложноположительных результатов», поскольку оценщики опекунства и свидетели-эксперты «владеют концепцией отчуждения родителей, как тупым мечом», а иногда суд «[не может] признать, что неприятие ребенка является оправданный ответ на насилие, жестокое обращение или другие формы жестокого обращения со стороны родителей».

Трудно определить, как часто иски родителей об отчуждении влияют на дела об опеке.Многие судебные заседания по семейным делам закрыты для публики, а дела, которые не обжалованы, — а это большинство из них — не становятся достоянием общественности.

Пытаясь оценить, стала ли эта теория «предвзятым по признаку пола средством для опровержения законных заявлений о насилии», Мейер и ее соавтор Шон Диксон изучили около 4400 дел в судах по семейным делам с 2005 по 2015 год и обнаружили, что 16 процентов находились под влиянием утверждений об отчуждении родителей. С учетом мнений, которые не использовали точный термин, но повторяли это рассуждение, процент был ближе к одной четверти.По словам Мейера, реальное число может быть даже выше, поскольку исследование не могло охватить такие дела, как дело Коронадо, где иски об отчуждении широко обсуждались, но не упоминались в окончательном решении судьи. И последствия были поразительными: когда отцы противопоставляли обвинениям матерей в домашнем насилии или жестоком обращении с детьми обвинение в отчуждении родителей, количество женщин, теряющих опеку, удваивалось.

Даже доказательство жестокого обращения не всегда помогало, поскольку даже в небольшом количестве дел, когда суд считал, что жестокое обращение имело место, но также и то, что мать оттолкнула детей, женщины теряли опеку почти в трети случаев.

В начале 2015 года, когда затянулась битва за опеку над Коронадо и Каннингемом, другой терапевт, доктор Алисса Шерри, вмешалась, чтобы провести психологическую оценку родителей, которую приказал судья Шеппард.

Шерри провела личностные тесты для них обоих, а также поговорила с людьми, которые могли подтвердить их утверждения. Коронадо принес ей образование юриста, ее растущее разочарование по поводу кажущегося недоверия предыдущих терапевтов к ее утверждениям о домашнем насилии и характерное для нее упорство.Стремясь объяснить контекст обвинений в родительском отчуждении, она показала Шерри временную шкалу, которую она создала для хроники предполагаемого насилия Каннингема. В дополнение к полицейскому отчету 2013 года в него вошли фотографии ее травм, медицинское заключение и письмо из отдела шерифа округа Трэвис, связанное с нападением 1998 года, хотя и не тот реальный полицейский отчет, который она еще не получила.

В мае 2015 года Шерри представила свои выводы. На 110 страницах оценка была в значительной степени сосредоточена на Коронадо: женщина, которую Шерри нашла «исключительно умной», но иногда склонной к чрезмерной эмоциональной реакции, оборонительной позиции и неправильному восприятию реальности. Самое ужасное то, что Шерри написала, что она соответствует критериям пограничного расстройства личности — что один психолог назвал «худшим диагнозом, который вы можете получить как мать» в битве за опеку — в значительной степени основываясь на том, что Шерри считала ее чрезмерно негативным описанием ее отношения с Каннингемом. «[С] госпожой Коронадо, — писала Шерри, — все отношения от начала до конца в ее отчете были настолько плохими, что задавался вопросом, почему женщина с высшим образованием вышла замуж за такого монстра». (В интервью Шерри позже сказала, что имела в виду это замечание как комментарий о том, что Коронадо «переоценивает» ее утверждения о жестоком обращении Каннингема.)

Шерри, похоже, скептически отнеслась к утверждениям Коронадо о домашнем насилии, заявив, что большинство ее обвинений не могут быть подтверждены или «упущены ключевые детали, указывающие на то, что ее собственное неустойчивое поведение является причиной конфликта». В качестве примера Шерри написала, что Коронадо не предоставил убедительных доказательств нападения 1998 года, а фотографии и медицинские записи, которые она предложила вместо полицейского отчета, могли быть результатом нападения на нее любого человека в любое время, а не конкретно Каннингема. который, как писала Шерри, «не помнит никаких ссор между ними в то время.Хотя Шерри отметила, что не было никого, кто мог бы подтвердить его версию истории, в другом месте отчета она предположила, что, поскольку он был намного больше, чем Коронадо, если бы он действительно оскорблял ее, это было бы очевидно.

Если бы у нее была копия полицейского отчета за 1998 год, позже сказала Шерри, и это было бы подтверждено: «Спорим, у меня было бы другое мнение обо всем этом».

Недостатки, обнаруженные Шерри в Каннингеме, были гораздо более ограниченными: он мог быть «чрезмерно доверчивым и оптимистичным» — «беззаботным», как она позже свидетельствовала, — и что, по его собственному признанию, он часто неверным (хотя Шерри счел это признание признаком доверия, поскольку он был откровенен о «менее чем достойном восхищения поведении»).

Жизнь внутри

Очерки заключенных и других лиц, имеющих опыт работы в системе уголовного правосудия

Каннингем каким-то образом получила временную шкалу Коронадо — нет, как отметила Шерри в оценке, от нее — и написала ответы, которые Шерри включила в свой отчет. Он утверждал, что Коронадо чуть не «преследовал» его в начале их отношений, иногда приводил детей в их спальню, чтобы посмотреть, как они дерутся, и заставлял его после их разлуки навещать детей только в ее доме.Он сказал Шерри, что она использовала обвинение в нападении в 2013 году в качестве разменной монеты, «сказав ему, что, если он просто бросит своего нынешнего партнера и отменит развод, она «заставит это уйти»» (об этом просил один из адвокатов Коронадо). , поскольку Каннингему была предоставлена ​​​​возможность опровергнуть график Коронадо, им также были предоставлены его ответы. Шерри ответила, что вместо этого они должны спросить адвоката Каннингема.)

Когда терапевт из клиники по борьбе с домашним насилием сказал Шерри, что у Коронадо самый высокий балл по их оценке опасности отношений, поскольку у Каннингема был доступ к оружию, а Коронадо сообщил, что однажды он угрожал ее другу навредить детям — Шерри отвергла это обвинение.«Нам не было предоставлено никаких доказательств того, что это заслуживающее доверия заявление», — написала она.

Тем не менее, по словам Коронадо, Шерри отказалась говорить с людьми, наиболее знакомыми с ее версией истории, в том числе с подругой, которая заявила в подписанном письме под присягой, что разгневанный Каннингем звонил ей примерно в 2010 году, убежденный, что Коронадо обманывает и угрожает убить его семью. В отчете Шерри цитируются родители и новая жена Каннингема, чтобы подтвердить его точку зрения. Но в него не входит никто из семьи Коронадо — ни ее отец, который вспоминал Каннингема как психически оскорбительного и властного человека; ни ее брат, которому Коронадо доверял годами; ни ее двоюродный брат, который работал над предвыборной кампанией Каннингема в Сенат и также отвечал на его гневные и подозрительные звонки.Хотя позже Шерри сказала мне, что у нее нет записей об этих именах в ее рабочем плане по делу, в электронном письме от адвоката Коронадо в то время были указаны имена всех трех членов семьи, а также дополнительных друзей Коронадо. В своем ответе по электронной почте адвокату Шерри предположила, что разговор с ними просто увеличит расходы на оценку и что она обычно не разговаривает с людьми, которые выступали в основном в качестве «характерных свидетелей».

«Менее одного процента людей, которые разводятся и ссорятся из-за детей, оказываются в таком офисе, как мой», — сказала Шерри.«Поэтому люди, которые приходят ко мне, всегда будут худшими из худших».

Отметив, что она работала над докторской диссертацией по проблеме домашнего насилия, Шерри заявила, что насилие в таких семьях следует понимать по-другому. Она утверждала, что видела столько же женщин, жестоко обращающихся с мужчинами, сколько и наоборот, что некоторые женщины наносили себе раны, и что, по ее мнению, настоящие жертвы домашнего насилия с меньшей вероятностью окажутся в ее офисе, потому что они были бы запуганы до такой степени. урегулировать свои дела раньше.Шерри обсуждала дело Коронадо с некоторой горячностью, называя ее «манипулятивной» или даже «психопатической» манипулятивной более 15 раз и предполагая, что она была насильственным партнером в своем браке. И она подчеркнула, что несколько специалистов в области психического здоровья и судей независимо друг от друга сочли поведение Коронадо «наносящим ущерб интересам ее детей».

Хотя Шерри написала, что оценка того, испытывала ли семья родительское отчуждение, выходит за рамки ее компетенции, в конце отчета она потратила четыре страницы на описание литературы по этой теме.В своем отчете Шерри также сказала, что не может определить, имело ли место насилие в семье. Но в более поздних показаниях она заявила: «Я больше убеждена, что миссис Коронадо манипулирует ситуацией и манипулирует, чем я убеждена, что мистер Каннингем — это жестокое чудовище».

Коронадо выявила 27 случаев, когда, по ее мнению, Шерри была неправа или поверила Каннингему на слово в том, что она могла опровергнуть, — вещи, которые она бы оспорила, если бы ей дали шанс.Она собрала электронные письма и тексты, судебные иски и письменные показания под присягой в толстую папку с тремя кольцами и наняла отставного начальника полиции, чтобы помочь найти ее давно похороненный отчет 1998 года о предполагаемом нападении, надеясь, что ее доказательства перевесят оценку Шерри.

После того, как Коронадо потеряла опеку над своими сыновьями, она безвозмездно обратилась за юридическим представительством в юридическую клинику UT по делам о насилии в семье. Маргарет Бассетт присоединилась к команде, чтобы не допустить, чтобы травма Коронадо подорвала ее дело, поскольку, по ее словам, попытки жертв жестокого обращения убедить власти могут показаться нестабильными и безумными.Бассетт считал, что поведение указывает на травматическое прошлое: «Кто-то, кто был в оскорбительных отношениях, находится в повышенном чувстве осознания, потому что все, что они делают, когда действуют из-за страха, связано с безопасностью».

Терапевты и оценщики опеки, которые отказываются признать это, продолжила она, будут интерпретировать травму как нестабильность или, как это сделала Шерри, рассматривать бдительность и оборонительную позицию Коронадо как симптомы расстройства личности, а не что-то, что проявляется почти идентично: посттравматический стресс. .

Ни один другой психолог не диагностировал у Коронадо пограничное расстройство личности, хотя у нее диагностировали посттравматическое стрессовое расстройство и тревогу. Давая показания в суде, Шерри сказала, что исключила диагноз посттравматического стрессового расстройства на основании симптомов, о которых сообщил Коронадо. В более позднем интервью Шерри сказала, что ее диагноз был основан на нескольких критериях, и предположила, что Коронадо, возможно, «удалось манипулировать другими специалистами в области психического здоровья», которые не были судебными психологами.

Ланди Бэнкрофт, эксперт по домашнему насилию, чьи книги стали классикой в ​​этой области, считает, что психологическое тестирование в спорах об опеке по своей сути неэтично: «Симптомы травмы отражаются в психологическом тесте как то, что неправильно с вами, а не вещи, которые были сделаны с по вас.

Мейер, который был знаком с некоторыми аспектами дела Коронадо, сказал, что игнорирование профессионалами предполагаемой истории жестокого обращения было обычным явлением. На самом деле, один из опросов специалистов по психологической опеке, проведенный в 1996 году, показал, что, хотя 75% из них рекомендовали отказать в опеке «отчуждающим» родителям, большинство из них не считали домашнее насилие серьезной проблемой в своих решениях. Шерри сказала, что Каннингем больше не живет с Коронадо, поэтому ее обвинения в домашнем насилии не имеют значения.

Когда один из новых бесплатных поверенных Коронадо снял с должности Макмиллана, терапевта, который осматривал старших детей, он спросил, как Коронадо должна объяснить предполагаемое насилие Каннингем своим детям таким образом, чтобы это не было истолковано как родительское отчуждение.Ответ Макмиллан был безжалостен: Коронадо должна была рассказать им, сказала она, «почему она оставалась на 17 лет и позволила этому случиться с ней».

Оуэн Гент для The Marshall Project и Longreads

В январе 2016 года, более чем через год после того, как троих мальчиков забрали из-под стражи Коронадо, она и Каннингем наконец вернулись в суд. Коронадо столкнулся со значительными трудностями.В дополнение к разоблачающим заключениям терапевта судья постановил, что не может быть представлено никаких прямых доказательств событий, имевших место до подписания постановления о разводе, что означало отсутствие прямых показаний о домашнем насилии. Решение было основано на юридическом принципе под названием Res judicata, который гласит, что юридический вопрос, который уже был или должен был быть рассмотрен в суде, не может быть поднят снова в новом деле. Другими словами, как Шерри напишет в своем отчете, время, когда Коронадо могла преследовать свои обвинения в домашнем насилии, было во время развода, а не во время более поздней попытки изменить порядок опеки.

Таким образом, в ходе судебного разбирательства бесплатные адвокаты Коронадо могли только сделать «предложение доказательств»: документ, внесенный в протокол в случае апелляции, содержащий доказательства, которые могли бы привести к другому результату, если бы они были приняты. Они представили 94 страницы, в том числе полицейские отчеты за 1998 и 2013 годы, фотографии почерневшего глаза и опухшего лица Коронадо, ее тело с порезами и синяками, след от укуса на бедре и синяки в форме пальцев на руке.

Новости Внутри

Печатный журнал, который сажает нашу журналистику за решетку.

Обобщив историю болезни, Чарльз Боуз, поверенный Каннингема, начал с предположения, что «с расстройством [Коронадо], которое было диагностировано доктором Шерри, она, возможно, не сможет измениться». Он обсудил с Шерри, не разовьется ли у дочери Коронадо, которая действовала наперекор, расстройство личности, если она останется в доме своей матери. И он заставил Коронадо прочитать вслух гневные электронные письма, которые она отправила Каннингему.

Коронадо начал понимать, как плохо выглядят потерпевшие в суде.Поэтому она попыталась объяснить и извиниться. «Я огорчена этими показаниями», — сказала она Боузу. «Вы можете попросить меня просмотреть каждое электронное письмо, Чарли, и я не собираюсь спорить и говорить, что какое-то из них было правильным. Я был напуган… Я не реагировал так, как хотел бы, и больше не буду этого делать».

Боуз ответил с отвращением, расставляя акценты на каждом слове: «Кто. Подано. Этот. Случай?»

«Мы подготовили ее к тому, что это будет очень, очень тяжело», — сказал Лунгвиц, помогавший с делом Коронадо. «Это дело зависело от экспертов, и мы не могли остановить поезд».

Незадолго до того, как судья вынес свое решение, Каннингем связалась с Коронадо, повторив предложение, которое он сделал перед началом суда: она могла бы сохранить опеку над их дочерью, которая утверждала терапевтам, что была свидетельницей убийства своего отца. насилие, и он получит опеку над сыновьями. Коронадо отказался от сделки, и Каннингем выиграл все четыре. Ее сняли с курируемых посещений и предоставили обычные свидания, а он получил «большие права»: физическую и юридическую опеку, включая право определять медицинскую и психиатрическую помощь детям.На той неделе, как настаивала юридическая команда Каннингема, их дочь забрала компания перевозчиков и отправила в программу дикой терапии в пустыне Юты. Ее не было целый год.

«Последний удар, — сказал Коронадо, — был, как только мою дочь отправили, он признал себя виновным». Хотя Коронадо хотел, чтобы уголовное дело против Каннингема было возбуждено в судебном порядке, оценка Шерри была широко направлена: всем новым терапевтам, которых могли видеть дети, и в прокуратуру округа Трэвис. Прокурора, который убедил ее участвовать в деле, больше не было, и Коронадо сказал, что его замена, Неха Найк, сказала ей, что, учитывая оценку, она не думает, что они могут победить. В электронном письме Найк написала, что «были бы препятствия, если бы мы приступили к суду, учитывая имеющиеся у нас доказательства», и что оценка «не сыграла большой роли в нашем решении».

Итак, через несколько месяцев после судебного разбирательства по делу об опеке Каннингем согласился на сделку по обвинению в домашнем насилии в форме «соглашения об отсрочке судебного преследования» или DPA — правового инструмента, который позволяет обвиняемым избежать судебного преследования, если они соблюдают ряд условия, подобные испытательному сроку.Для Каннингема это означало, что его обвинение будет временно снято, если он будет держаться подальше от Коронадо и пройдет терапию — терапию, которую ему разрешили пройти с Леэнн Артис, терапевтом, которая свидетельствовала о своей вере в то, что Коронадо отдалил детей от их отца. Кроме того, подробности его DPA были неизвестны, поскольку Коронадо не получил копию, и эти сделки не подлежат запросам на раскрытие информации. По сути, они запечатаны, а это означает, что даже Коронадо не может увидеть содержание соглашения, якобы предназначенного для ее защиты.

Старшим детям исполнилось 18 лет, и они поступили в колледж; ни один из них сразу же не вернулся в дом Коронадо, как только у них появилась возможность, хотя они часто навещали и останавливались в ее доме. В апреле 2016 года, после встречи с Каннингемом, которая, по ее мнению, была нарушением условий его сделки о признании вины, Коронадо попыталась получить соглашение об отсрочке судебного преследования, чтобы точно узнать, что говорится в положениях, защищающих ее. Когда прокуратура округа отказала, запрос Коронадо превратился в ожесточенную местную битву, в которую втянули генерального прокурора штата и вызвали освещение в новостях, в том числе фотографию ее лица в синяках и подбитого глаза.

В конце концов, после годичного спора, округ согласился передать его, но потребовал от Корондао подписать соглашение о неразглашении, запрещающее ей обсуждать его содержание с кем-либо, кроме юристов или терапевтов. Но она могла бы подать в суд. И в августе 2017 года она это сделала во время слушания, на котором Каннингем пыталась (успешно) отправить еще одного ребенка в поведенческий учебный лагерь в Юте. Хотя Каннингем возражал, что он только подписал соглашение о снятии обвинений против него, на второй странице DPA (полученной по запросу судебных протоколов), чуть выше его подписи, были слова, которые Коронадо надеялся найти: «Я понять обвинения против меня.Настоящим я добровольно признаю, что они верны».

В 2017 году Коронадо нанял психолога из Сан-Антонио Джоан Мерфи, которая согласилась пересмотреть отчет Шерри. Мерфи описала то, что она увидела, как «очевидное предубеждение» Шерри против Коронадо: «Там, где ваше поведение характеризуется грубой психопатологией, поведение Эда (и то, как оно могло повлиять на вас и / или его детей) замалчивается».

Вооружившись отчетом Мерфи и соглашением об отсрочке судебного преследования, в 2018 году Коронадо снова решил изменить условия содержания под стражей. Каннингем утверждал в комментариях к Austin American-Statesman , а также в своих показаниях в суде 2017 года, что DPA не представляет собой признание и что он подписал его только для того, чтобы битва за опеку не затягивалась. Но в прошлом году он предложил уладить дело, отдав Коронадо почти 50 на 50 опекунства. По состоянию на июль трое из четырех детей жили с Коронадо на постоянной основе, а четвертый жил в квартире за пределами кампуса.

Для Коронадо это ознаменовало завершение эпической битвы, но из этого дела были более общие последствия.В конце 2014 года, незадолго до потери опеки над сыновьями, она подала жалобу на Артиса в один из двух своих лицензионных советов. Она утверждала, что поведение Артис «указывает на предвзятость со стороны моего бывшего мужа, который на 100% несет ответственность за ее гонорары», и утверждала, что Артис работал с Каннингемом и его адвокатом, чтобы выдвинуть против нее аргумент об отчуждении. Эта жалоба, по словам Коронадо, была быстро направлена ​​против нее, ссылаясь на судебные аргументы и отчет Шерри, чтобы предположить, что она была нестабильной и конфликтной, и не могла нести ответственность за свои собственные действия. Но в 2019 году, более четырех лет спустя, комитеты обоих советов директоров Артис, курирующие брачных и семейных терапевтов и личных консультантов, предложили приостановить действие ее лицензий. Коронадо отправил советам директоров дополнительную информацию о «двойных отношениях» Артиса с Каннингемом, в том числе о том, что она провела его назначенную судом терапию после дачи показаний в его пользу, и что она публиковала восторженные комментарии на страницах Буна в социальных сетях. В октябре Артис согласилась на «дисциплинарную сдачу» одной из своих лицензий.А в феврале этого года, после внутренней проверки, второе правление обнаружило, что Артис нарушила кодексы, регулирующие профессиональные границы и отношения, и приняло дисциплинарное взыскание с ее лицензии консультанта.

Отдельно, в 2019 году, на открытом ежеквартальном собрании Экзаменационной комиссии психологов штата Техас Шерри объявила, что больше не будет принимать какие-либо судебные назначения на содержание под стражей или психологические оценки из-за множества «легкомысленных, дорогих и трудоемких жалобы правления. В зале ряд бывших клиентов Шерри разразились аплодисментами. Также выступили примерно дюжина родителей, многие из которых утверждали, что Шерри оценивала их или их детей способами, которые перекликаются с заявлениями Коронадо, в том числе двое, которые сказали, что Шерри неправильно диагностировала у них пограничное расстройство личности.

В более позднем интервью Шерри пояснила, что, хотя она намерена прекратить прием на работу по семейному праву, она все еще работает над некоторыми. Она отметила, что проведение судебно-медицинских экспертиз почти всегда вызывает гнев той или иной стороны.По ее словам, родители, критиковавшие ее, составляют организованную кампанию недовольных бывших клиентов, использующих жалобы в регулирующий совет в качестве тактики судебных разбирательств и преследования.

Coronado за получение соглашения об отсрочке судебного преследования также выявила более серьезную проблему с тем, как округ Трэвис рассматривал жалобы на насилие в семье — примерно в 20 процентах случаев по состоянию на 2017 год он полагался на секретные соглашения и подавал жалобы на слишком мягкие приговоры. С помощью государственного поверенного по обеспечению прозрачности Билла Алешира Коронадо подал многочисленные запросы на открытие записей, стремясь раскрыть то, что, по их мнению, было тысячами DPA, выданных окружным прокурором.

С тех пор, как были опубликованы новости о ее борьбе за соглашение об отсрочке судебного преследования, Коронадо регулярно получает звонки от женщин со всей страны, которые спрашивают, как ей все еще удается видеться со своими детьми. Они не видели своих, говорят, полтора года или пять лет. Иногда, по ее словам, трудно слушать. Они звучат так же, как и четыре года назад: та же безумная настойчивость; то же убеждение, которое она теперь считает наивным, что они могут выиграть, если заставят суд понять.

Недавно, по словам Коронадо, женщина, которая контролировала посещения опеки, спросила, не хочет ли она поговорить с другой своей клиенткой — матерью, которая полтора года посещала наблюдение, но больше не могла себе позволить платить за это и собиралась вообще лишиться права видеться с детьми.